В среду ближе к ночи в Москве пройдут первые сеансы фильма Оливера Стоуна «Александр». Это почти трехчасовое полотно выходит в России рекордным числом копий - 345. Масштаб соответствует самой картине, которую с окончательной уверенностью не назовешь ни хорошей, ни плохой: для подобных категоричных определений это слишком большое кино.

В числе эпизодов, связанных с Александром Македонским и не вошедших в фильм, есть апокриф о встрече легендарного царя с философом-киником Диогеном. «Что я могу для тебя сделать?» - спросил завоеватель. А ворчливый мыслитель ответствовал: «Отойди, ты заслоняешь мне солнце». Тут слышится и чванливость властителя, и все-таки величие - он же так или иначе само солнце заслонил! Тема соперничества со светилом и соответствующим божеством Аполлоном проходит красной нитью через всю картину. Наиболее ярко она заявлена ближе к началу, когда ребенком Александр объезжает строптивого Буцефала и усмиряет коня, обнаружив причину его капризного нрава: оказывается, животное введено в заблуждение солнцем и боится собственной тени. Победив источник вселенского света и успокоив четвероногого друга, царь вступает на тропу славы. Сходя с нее в финале, он падает с коня и, ослепленный мстительным солнцем, вдруг видит окружающий мир в кроваво-красном свете. Здесь алгоритм подхода Оливера Стоуна к личности Александра Македонского: благословен тот, кто решит потягаться с самой природой, но крылья его непременно будут опалены и низвергнется он с тем большей высоты, чем большей достиг.

Листая учебник истории
Alter ego режиссера в «Александре» - отнюдь не главный герой, а рассказчик: в прошлом один из приближенных царя, теперь, достигнув глубокой старости, он правит Египтом и вспоминает преданья давних дней. Рассудительного старца сыграл сэр Энтони Хопкинс - не то чтобы плохо, но как-то подчеркнуто нейтрально. Будто и актер, и режиссер хотели намекнуть зрителю: наше дело - сторона, куда уж червям земным судить солнцеподобного владыку. Нейтралитет подтвержден и в финале, когда сказитель, забывшись и дав объяснение трагическому завершению карьеры Александра, приказывает сжечь записанное с его слов и заменить цензурированным вариантом: дескать, умер от лихорадки, и все тут. С одной стороны, здесь очевидна слабость позиции Стоуна, не придумавшего окончательно ясной концепции центрального образа, уж слишком могучего для каких-то трех часов экранного времени. С другой - в сильной позиции оказывается зритель, способный в интерактивном режиме выбирать ту сюжетную линию, которая ему интереснее и симпатичнее.

Ибо фабулы как таковой в фильме нет: пользуясь театральной лексикой, это сцены из жизни. Стоун выбирает почти что наугад - сперва в хронологической последовательности, затем пренебрегая ею, - эпизоды разного рода: батальные, мирные, интимные… Режиссер честно признается в невозможности адаптировать историю средствами современного зрелищного кинематографа, потому и не стремится к связности. Принцип калейдоскопа: тряхнешь таинственную трубочку, в которой скрыта вся жизнь великого Александра, и непременно какая-нибудь живописная картинка появится перед глазами; связь ее с предыдущей лишь в том, что составляющие элементы те же самые. Весь фильм над Александром и его сподвижниками реет крупная птица, и не поймешь с ходу, то ли это Зевс-покровитель (по некоторым версиям подлинный отец царя), то ли стервятник. На самом же деле перед нами один из создателей фильма, смотрящий на все происходящее с огромной, прежде всего временной, перспективы, выбирая самое увлекательное с его, птичьей, точки зрения. В роли талантливого пернатого выступил замечательный мексиканский оператор Родриго Прието, снимавший оба фильма Алехандро Гонзалеса Иньярриту и предыдущую работу Стоуна - документального «Команданте». За счет таких вот соратников режиссера фильм превратился не просто в зрелище, а в подлинное кино. Хотя были в съемочной группе и не менее влиятельные подрывные элементы: скажем, былой арт-роковик Вангелис Папатанассиу, сварганивший для «Александра» на редкость унылую и вторичную музыку.

Посетив Вавилонскую башню
Но Стоун не был бы Стоуном, если бы не обогатил историческую фактуру аллюзиями на современность. Ограничимся самой основной: Александр, по Стоуну, был первым глобалистом, гениально опередившим свое время. Он завоевывал земли в идеалистическом стремлении к объединению всех народов под сенью одной - причем либеральной! - империи. Александр знал, что будущее мира не в Европе, а в Азии, потому и двигался на Восток, приобщая к прогрессу все новых «варваров», пока не взбунтовались его собственные сподвижники, носители так называемой цивилизации. Недаром столицей недолговечно-множественных Александрий становится Вавилон: над ним возвышается сооружение, в очертаниях которого угадывается первый глобалистский проект человечества - Вавилонская башня, очевидный символ надежд и чаяний царя. Контраст между исчезнувшей без следа башней и превосходно сохранившимися в берлинском музее Вратами Иштар (добросовестно перенесенными на экран) наглядно свидетельствует о миражности надежд македонского царя.

Отсюда, видимо, и двойственное отношение автора к герою. Как истинный «левак» Стоун обязан быть антиглобалистом, как реалист - предавать критическому осмыслению молодежный идеализм Александра. Однако вот штука: масштаб личности героя настолько привлекает режиссера и, более того, настолько превосходит его собственные возможности, что против логики Стоун не может справиться с горячей любовью к Александру (то же случилось в фильме Doors: тогда Стоун влюбился в Джима Моррисона). Без этой любви фильм, собственно, не получился бы, оставшись набором качественно снятых и смонтированных иллюстраций к учебнику истории.

Любовь, достойная взаимности
Оливер Стоун не в состоянии взять на абордаж историю, потому берется за миф. Величие Александра, по мнению режиссера, непостижимо, поскольку лежит в плоскости между двумя мифами. Первый - об Эдипе, который убил отца и любил мать (Филип - монументальный Вэл Килмер - умирает если не по воле Александра, то с его молчаливого согласия; инцестуальные отношения с Олимпией - статично-фактурной Анджелиной Джоли - подчеркнуты с первых кадров). Второй - об Ахилле, от которого якобы происходит по материнской линии Александр, герое, умершем молодым, но покрывшем свое имя славой на века. Раз Стоун не сделал выбора в пользу одного из двух архетипов, актеру Колину Фарреллу выпадает нелегкая задача - проделать путь от Эдипа до Ахилла. С ней он справляется превосходно, то впадая в истерику и экзальтацию, то застывая в скульптурно-героическом экстазе - надо сказать, весьма внушительном. Вообще, откровенно говоря, актерская работа в фильме всего одна, зато вполне достойная «Оскара» и уж точно выводящая молодого Фаррелла на уровень голливудских звезд класса «А».

Как ни странно, сблизиться и сродниться с Ахиллом Александру помогают отнюдь не воинские свершения, а чистая и бесконечная любовь к другу детства Гефестиону. Без этого Патрокла Стоуну не удалось бы передать зрителю чувство собственного иррационального восхищения Александром. Давно хотелось помечтать о крупном и высокобюджетном американском массовом кинопроекте, главный положительный герой которого был бы гомосексуалистом (не слабым страдательным персонажем, как в «оскаровской» «Филадельфии», а настоящим вершителем судеб, сильным и решительным). Таким фильмом стал «Александр», где зазнобу царя воплотил замечательный - пусть и присутствующий на общих правах не столько актера, сколько модели - молодой исполнитель Джаред Лето. Тема лелеемой с ранних лет любви, бесплодной и все же спасительной, освященной благословением самого Аристотеля, подана Стоуном так чисто и естественно, словно речь идет о стандарте голливудской «мужской дружбы».

Вот парадокс. Если зрители предпоследнего «пеплума», «Трои» Вольфганга Петерсена, захотели бы продолжить после сеанса встречу с прекрасным и впервые в жизни перелистать Гомера, то остались бы разочарованными той популярной генерализацией, которой занялся по отношению к древнегреческому мифу Голливуд. Если зрители «Александра» вдруг решат ознакомиться с жизнеописаниями Македонского, от классических до самых популярных, на их лицах появится не менее кислая мина. Однако если по странному капризу судьбы в руки им попадется «Илиада», возможно, отдельным счастливцам удастся увидеть связь между главной книгой европейской цивилизации и драматической экранной судьбой человека, который попытался переписать эту книгу по-своему.

Антон Долин
Газета.ру