В издательстве "Эксмо" во вторник, 9 ноября, из печати выходит новая книга известного российского писателя Виктора Пелевина "Священная книга оборотня".

В пресс-релизе издательства, переданном NEWSru.com, приводится цитата самого Пелевина: "Все, что я хотел сказать журналистам, я сказал...в этой книге". Другой информации о новом произведении по желанию автора нет. Книга объемом в 384 страницы выходит в серии "Современная проза".

Предыдущая книга Пелевина "DПП (NN)" ("Dиалектика Переходного периода (из Nиоткуда в Nикуда)") издательство "Эксмо" выпустило всего год назад.

Тогда в издательстве сообщили: "Новые произведения Пелевина не выходили в печать в течение пяти лет. Выход в свет романа "DПП (NN)" ("Dиалектика Переходного периода (из Nиоткуда в Nикуда)") станет значительным событием не только для поклонников писателя, но и для отечественной литературы".

Таким образом на счету писателя - пять романов, четыре повести и многочисленные сборники рассказов. Произведения Пелевина удостоены многих литературных премий: он награжден, как писатель-фантаст, премией "Великое кольцо"; как сатирик - премией имени Рихарда Шенфельда (Гамбургским культурным центром); как "творец малой формы" - малой Букеровской премией; как лучший иностранный писатель - в Зальцбурге премией "Нонино".

До романа "DПП (NN)" книга Пелевина "Generation П" была опубликована в начале 1999 года. При этом длительный период молчания Пелевин объяснял тем, что "писателю важно не только писать - но и не писать".

НАША СПРАВКА:

Возможную критическую рефлексию Пелевин предусмотрел сразу. Интерпретация самой "Священной книги оборотня" дана в небольшом предисловии, в котором группа экспертов оценивает это произведение. Вывод экспертов достаточно красноречив: "Этот текст не заслуживает, конечно, серьезного литературоведческого или критического анализа. Тем не менее, отметим, что в нем просматривается настолько густая сеть заимствований, подражаний, перепевов и аллюзий (не говоря уже о дурном языке и редкостном инфантилизме автора), что вопроса о его аутентичности или подлинности перед серьезным специалистом по литературе не стоит, и интересен он исключительно как симптом глубокого духовного упадка, переживаемого нашим обществом. А псевдовосточная поп-метафизика, шапочным знакомством с которой автору не терпится похвалиться перед такими же унылыми неудачниками, способна вызвать у серьезных и состоявшихся в жизни людей разве что сострадательную улыбку". После этого остается только установить источники цитирования и подражания, показать, какого рода именно "поп-метафизика" эксплуатируется и отложить в сторону "серьезный литературоведческий анализ".

Впрочем, обыкновенный читатель запросто обойдется и вовсе безо всякого анализа, серьезного или поверхностного. Дело же, конечно, не в заимствованиях, не в цитатах и именах, коими пестрят страницы романа, не в коронных пелевенских рассуждениях на темы устройства мироздания, политики, экономики, падения нравов, интернета и компьютерных игр. Скорее уж наиболее существенна сама густота замеса, так сказать, высокая интеллектуальная концентрация. Но даже в этом случае, наверное, читать о похождениях лисы-оборотня, китайского происхождения, которая напоминает девочку Лолиту, зарабатывает на жизнь проституцией, гипнотизируя клиентов своим чудесным хвостом, и встречается с оборотнем-волком, происхождения явно арийского (в миру - генералом ФСБ) - было бы забавно и занимательно, если бы не ощущение того, что автор поставил перед собой серьезную и масштабную задачу. И что эту задачу мужественно выполняет.

Пелевин в очередной раз решил все объяснить, обо всем рассказать, всех шокировать. От этого замаха на всеохватность, от этого стремления вместить все и вся - от Андрея Белого до Саши Черного, от Набокова до Ван Гулика, от Лолиты до Ады, от "Старшей Эдды" до "Аленького цветочка", от Фрейда до Дерриды - такая тяжесть, такое тягучее и вязкое повествование. Нет легкости, естественности. Ирония кажется натужной, шутки натянутыми, фельетонные размышления о современности вообще и актуальном состоянии нашего отечества в частности - банальными. Жалко. Сам-то по себе сюжет: любовь оборотня-лисы и оборотня-волка богатый, многообещающий. Очередная вариация на тему сказок о лисе и волке. И вовсе не обязательно приплюсовывать к нему какого-то сверхоборотня, который должен явится в качестве то ли мессии, то ли антихриста. Зачем?

А, может быть Пелевин задушил в себе критика и публициста, философа и филолога, метафизика, психоаналитика и семиотика? Или школьного учителя? Право же, невольно возникает такой вопрос, когда читаешь, например, доходчивый и ясный разбор сказки "Аленький цветочек".

Николай АЛЕКСАНДРОВ

МНЕНИЕ:

Новость еще не роман

"И, как мухи, тут и там, Ходят слухи по домам..." - пел, помнится, Владимир Семенович. Песенка-то, в общем, так себе, в стилистике среднего советского фельетона. И тема, кстати, подходящая. Впрочем, все равно известная пословица "Слухами земля полнится" гораздо лучше. Потому что оценки здесь нет, а есть указание на факт. И слово "полнится" - замечательно, поскольку помимо банального смысла - "слухов очень много" - есть намек на некую полноту существования, исполненность, содержательность то есть. Действительно, если обратиться к недалекой и еще памятной, но уже безвозвратно ушедшей эпохе старушек у подъездов, можно понять, что такое был слух. Слух рождается из внимательного отношения к жизни, из придирчивого анализа, казалось бы, незначительных мелочей, из пристального созерцания бытового ничтожества, не говоря уже о ярких моментах бытия. Слух ведь это не просто сведение, информация, голый факт. Ничего голого в слухе нет. Слух хорош как раз оберткой, одеждой, наслоениями. Он выполняет смыслообразующую функцию, он плоть и кровь повседневности. Он расширяет сознание, дает перспективу, заговаривает фобии и страхи. Он сразу соединяет в себе настоящее, прошлое и будущее. Слух таится, ибо скромен и пуглив. Слух интимен и доверителен, ибо предполагает разговор шепотом или хотя бы вполголоса. Наконец, слух литературен. Нельзя представить себе, что слух передается с экрана. В этом есть что-то постыдное. Сокровенное не может быть публично представляемо в новостях. Напротив. Новости занимаются информацией, то есть подразумевают абсолютную безликость, сиречь объективность. А информация ничего не говорит миру. Просто вываливается груда фактов. Одни из них имеют ко мне отношение, другие не касаются меня вовсе. Но главное здесь - отчуждение, отсутствие жизни.

Говорят, что информация - ценность, что мы живем в информационном поле. Все так. Но зато как скучно и как, по большому счету, пустынно это поле или, скорее, эта свалка фактов. Информацией может стать все что угодно, любое событие или явление. Но информация сама по себе ущербна, несостоятельна. Ну вот, скажем, сообщение. Некоему шведу, жителю Стокгольма, пришел из Англии счет на оплату штрафа за то, что он якобы припарковал свой снегоход в городе Лондоне в неположенном месте. Номер снегохода, означенный в штрафной квитанции, совпадает с номером снегохода, которым владел этот швед. Однако дело в том, что снегоход был припаркован в неположенном месте не только в Лондоне, но еще и летом, а швед пределы своей скандинавской родины не покидал. Отличная новость! Однако кроме недоумения она вызвать ничего не может. А ведь это целый роман, детектив, мистический триллер, фэнтези в конце концов. Эта новость как будто требует продолжения, художественного оформления, иного измерения. Только тогда она станет настоящим событием.

Собственно говоря, литература всегда этим и занималась. Она новость, голый факт превращала в миф, в сюжет, в живого персонажа. Хрестоматийный пример - "Подросток" Достоевского, известный эпизод, когда Версилов читает газетные объявления (Достоевский в данном случае собственный опыт присвоил своему герою), и из этого чтения возникает живой герой, целая сюжетная линия. Современный писатель, как правило, поступает ровно наоборот. Он не новость (событие, факт) превращает в роман. Он игнорирует "поэтику слухов". Он роман низводит до суммы фактов, снижает его до информационного поля. Он пичкает читателя сведениями, более или менее остроумными. Он пытается конкурировать с телевидением и интернетом, с газетным фельетоном, со службой новостей. И зря, то есть тщетно. Последний пример такого рода - новый роман Виктора Пелевина. Информации много - полезной и бесполезной, занимательно и так себе. А романа нет.

Николай АЛЕКСАНДРОВ

Известия.RU

Виктор Пелевин: "Мне мерещилось, будто я стучу по клавишам лисьими лапами"


- Книга написана от лица женщины - точнее, лисицы. Кажется, до этого пол рассказчика в ваших романах был мужским. Сложно было перестроиться?
- Этот роман был не столько сочинен, сколько надиктован мне некой женской сущностью, очень симпатичной, в которую я просто влюбился, пока писал книгу. Я, конечно, не хочу сказать, что действительно верю в подобные вещи - просто субъективно все воспринималось именно так. Книга писалась очень легко, и я выполнял функцию не столько сочинителя, сколько стенографа и редактора. Поэтому перестраиваться мне не было необходимости. Но у меня действительно было сильное отождествление с героиней - вплоть до того, что несколько раз мне мерещилось, будто я стучу по клавишам лисьими лапами. Это интересное чувство. Наверное, что-то похожее испытывает актер, практикующий систему Станиславского. Но я не делал никаких усилий. И мне очень жалко было дописывать последнюю страницу и расставаться с героиней.
- Вы всегда производили впечатление адепта восточной культуры, а главные герои вашей книги - Волк и Лиса - из русских народных сказок. Почему вы все-таки выбрали русский фольклор?
- Я вовсе не являюсь адептом восточной культуры - или какой-либо другой. Когда я слышу слово "адепт", я представляю себе гипсовый бюст Аристотеля, которым один сумасшедший бьет по голове другого. А когда я слышу слово "культура", я вспоминаю о судьбе доктора Геббельса, который хватался при этом слове за пистолет, а потом сам получил пулю в затылок. От подобных эксцессов разумному человеку лучше держаться подальше. Я с детства люблю волшебные сказки, в том числе и русские. Но Волк и Лиса присутствуют в фольклоре любой страны, где обитают эти животные. Почему я в таком случае выбрал именно русский фольклор, как вы справедливо отметили? Дело в том, что я заимствовал из фольклора не столько образ волка, сколько образ "оборотня в погонах". А это волшебное существо обитает преимущественно в России и играет большую роль в современном устном народном творчестве, особенно в песнях, плачах, базарах и прибаутках. Поэтому такой выбор кажется мне логичным и обоснованным.
- Достаточно большая часть действия романа происходит в Битцевском парке. Вы ведь сами часто катаетесь там на велосипеде. Своего рода ностальгия?
- Скорее это рефлексия по поводу одной фразы из жизнеописания Будды: "После этого Будда удалился в лес, где можно было встретить лучших людей того времени". Кроме того, условный сказочный лес - та среда, где обитают фольклорные Волк и Лиса. Вполне естественно, что повествование перемещается именно туда.
- Ваша героиня очень старательно и доступно читает лекции по культуре и философии сначала своим клиентам, а потом Волку. Это что, воспитание читателя?
- Нет, я не считаю своей функцией воспитание читателя - этим должны заниматься телевидение и прокуратура. Просто моя героиня - очень тонкая и возвышенная особа, и эти темы для нее банальны. Она начинает говорить о культуре, когда ей надо поддержать ничего не значащий светский разговор, поскольку для нее это то же самое, что болтовня о погоде или телесериале для менее развитых персонажей. Все становится ясно ближе к концу книги, когда она делится с Волком своими сокровенными взглядами.
- Если говорить о философии, то что ближе вам?
- Мне ближе территория, свободная от философии. Философ - это просто юрист, оперирующий абстрактными смыслами. Философский дискурс, в котором выдвигаются аргументы и контраргументы, кажется мне верхом нелепости - словно решение важнейших вопросов о природе человеческого существования может произойти в судебном зале во время юридического разбирательства, где смыслы рассматриваются как нечто объективное. Мы существуем как бы "изнутри себя", такова, извиняюсь за выражение, субъективная онтология нашего сознания. А философия претендует на то, что ответ на вопрос о природе и судьбе этого "взгляда изнутри" может быть дан "снаружи", через манипуляцию абстрактными символами. Но эти измерения запредельны друг другу, поэтому такой ответ не может не быть фальшивым. Философия кажется мне цепью бессовестных смысловых подлогов, где переход от одного подлога к другому осуществляется с помощью безупречной логики. То же самое, кстати, в полной мере относится и к этому рассуждению. Философия способна поставлять интересные описательные языки, но беда в том, что она в состоянии говорить на них только о себе самой. Это просто описание одних слов через другие. Результатом являются опять слова. Если они завораживают вас своей красотой - замечательно. Но со мной такое бывает крайне редко. А другого смысла в этом занятии нет.
- В "Книге оборотня" почти нет города и людей: всего несколько персонажей и кусочек Битцевского парка. Их подменило некое интеллектуальное пространство: густая сеть философских концепций и разного рода мифологий. Почему? Может быть, вы слишком мало времени проводите в России, чтобы писать про нее?
- Во-первых, в книгах вообще не бывает города и людей - в них бывают только слова. В силу природы человеческого мышления и его языковой репрезентации любое пространство, отраженное в тексте, является чисто интеллектуальным, даже если речь идет об интеллекте дебила. "Город" и "люди" - это такие же мифологемы, как "лисы" и "волки". Просто на некоторых симулякрах висит бирочка "нон-фикшн", и в общей теории промывания мозгов их принято считать отражением реальности, хотя "реальность" - это тоже мифологема. Во-вторых, слово "подмена" в вашем вопросе не очень корректно. Вы исходите из предпосылки, что в моей книге должны были присутствовать город и люди, но я в силу своих порочных особенностей подменил их чем-то другим. Но я ведь не брал на себя обязательств писать о городе и людях. Это как если бы чукча написал трактат о моржевании, а его упрекнули в том, что он уделяет мало внимания футболу, потому что ему редко снится Абрамович.
- Где вам больше нравится жить?
- В себе. Помните, как это у Тютчева: "Лишь жить в самом себе умей - есть целый мир в душе твоей..."
- В предисловии вы старательно дистанцируетесь от текста. Зачем?
- Видите ли, я чувствую в этой книге такую взрывную мощь, что мне делается страшно. И хочется на всякий случай отойти подальше, пока не шарахнуло.
- Чему служат не только многочисленные цитаты и аллюзии, но и откровенные пародии, в том числе и на современную литературу, в тексте?
- Они служат тексту. Для меня роман похож на цветочный куст, который развивается и растет по своим собственным законам. А писатель - садовник. Он просто поливает это растение и отрезает сухие ветки, но спрашивать у него, почему цветы на нем желтого цвета или почему на каждой веточке именно пять листочков, бесполезно. Писатель может, конечно, что-нибудь наврать по этому поводу, но сам он никогда этого не знает до конца. Мне ни разу не удавалось написать ту книгу, которую я хотел. Как же я могу ответить на вопрос, почему она такая, а не другая?
- Почти в каждом вашем романе хотя бы мельком появляются персонажи из предыдущих книг. В "Книге оборотня" это пятилапый пес с непечатным именем и Татарский. Зачем нужна эта связь?
- В этом есть логика. Я пишу об оборотнях в погонах. Но наемный политтехнолог вроде Татарского - тоже оборотень, только в штатском. Такой, знаете, либеральный консерватор в точке перманентной бифуркации. Пятилапый пес с непечатным именем - это естественное завершение эволюции оборотня в погонах. А ночной визит такого пса - естественное завершение пути политтехнолога.
Могу пояснить, что я имею в виду. Работа политтехнолога заключается в том, чтобы в зародыше подменять демократию ее симуляцией по заказу сменяющих друг друга олигархий. Политтехнолог анализирует общественное мнение, чтобы выяснить, чего именно хотят люди. А потом возвращает им это в виде вранья. В такой ситуации оппозиционная идеология делается невозможной в принципе - все ее лозунги будут немедленно перехвачены олигархией, примерно так же, как бизнес перехватил образ Че Гевары. Поэтому европейские ультра пришли к выводу, что отстреливать надо не политиков, а политтехнологов. Но я думаю, что никого отстреливать не надо. Пятилапая собака приходит к политтехнологам с другой стороны. Дело в том, что их продукция начинает инстинктивно отторгаться людьми - так же, как это произошло в прошлом веке с коммунистической идеологией. Почему в Америке победил Буш? Потому что его соперник был политтехнологическим големом. Буш проиграл ему все дебаты, а потом победил на выборах - просто по той причине, что он вызывал больше доверия, поскольку от него меньше воняло политтехнологиями.
Прочие персонажи из предыдущих книг появляются в моих романах потому, что они уже существуют, и мне приятно лишний раз с ними встретиться. Есть такой принцип - бритва Оккама: "не надо умножать сущности без необходимости". Вообще он значит, что следует довольствоваться самым простым объяснением. Но если понимать его фигурально, он как раз об этом. Я написал рассказ о волках-оборотнях. Зачем мне придумывать нового волка-оборотня, когда у меня уже есть готовый, который сидит и ждет, когда его выпустят на свободу? То же самое относится и к политтехнологам. Кроме того, "Generation П" кончается неустойчивым равновесием - с одной стороны, всемогущий политтехнолог Татарский, а с другой - пятилапый пес, которого он должен держать в вечной спячке. Сейчас это равновесие нарушилось, но, поскольку я не занимался анализом этой темы, а писал роман про любовь, я посвятил ей только один абзац. Который, собственно, и наступает Татарскому.
- Вы всегда неохотно говорите про экранизацию ваших книг. И все же, когда появится "Generation П"? Есть ли еще какие-то планы?
- Про "Generation П" я ничего не знаю, честно. Но мне трудно представить себе фильм по этой книге. Вот "Священная книга оборотня" - другое дело. А планы, про которые рассказано, перестают быть планами и становятся слухами.

Наталья Кочеткова