6 октября 2004 года, на пресс-конференции в гостинице "Золотое кольцо" жюри литературной премии "Букер - открытая Россия" огласило "короткий список" произведений, составивших шестерку финалистов премии 2004 года за лучший роман на русском языке.

В число финалистов вошли: Василий Аксенов - "Вольтерьянцы и вольтерьянки", Олег Зайончковский - "Сергеев и городок", Анатолий Курчаткин - "Солнце сияло", Марта Петрова - "Валторна Шилклопера", Людмила Петрушевская - "Номер один, или В садах других возможностей", Алексей Слаповский - "Качество жизни".

В 2004 году к участию в конкурсе премии было допущено 39 произведений, представляющих как никогда прежде широкую географию и спектр литературных изданий, номинированных издательствами, журналами, университетами и библиотеками.

В состав жюри литературной премии входят: прозаик Владимир Войнович - председатель, прозаик Андрей Дмитриев, литературные критики Никита Елисеев (Санкт-Петербург) и Леонид Быков (Екатеринбург), режиссер-мультипликатор Гарри Бардин. Оценивая результаты избрания лауреатов, председатель жюри Владимир Войнович сказал: "В результате борьбы лучшего с хорошим лучшее победило хорошее".

2 декабря 2004 года из числа шести финалистов жюри определит лауреата премии "Букер - открытая Россия" 2004. Лауреат премии получает 15 000 долларов США; остальные финалисты - по 1000 долларов США.

Премия Букер присуждается в России с 1992 года и является одной из самых престижных российских литературных премий. С 2002 года Премия называется "Букер - открытая Россия".

Представитель "Открытой России" Ирина Ясина уверила собравшихся, что слухи о том, что фонд якобы не планирует больше сотрудничать с "Букером" не верны и "Букер" внесен в бюджет на следующий год. Впрочем, на всякий случай, оговорилась что всякое может случиться. После чего председатель жюри Владимир Войнович приступил к оглашению "короткого списка" произведений, претендующих на главную литературную награду.

Ими оказались шестидесятническая книга Василия Аксенова "Вольтерьянцы и вольтерьянки", роман Олега Зайончковского "Сергеев и городок", "Солнце сияло" Анатолия Курчаткина, "Волторна Шилклопера" Марты Петровой, не слишком избалованный вниманием роман Людмилы Петрушевской "Номер один" и остроумная книжка Алексея Слаповского "Качество жизни". За бортом остались "Рубашка" Евгения Гришковца и "Искренне Ваш Шурик" Людмилы Улицкой, обласканные премиями на сентябрьской книжной ярмарке. Как признался корреспонденту "Известий" член жюри прозаик Андрей Дмитриев, предметом жарких споров стал выбор между книгой Александра Кабакова "Все поправимо" и "Номером один" Людмилы Петрушевской. В результате в финал вышла книга Петрушевской.

"Достойный уровень современной русской литературы" вслед за Войновичем дружно отметили все члены жюри, за исключением полного пессимизма питерского критика Никиты Елисеева, который усмотрел причину литературного упадка в "растерянности общества". И опять же устойчивым рефреном звучала реплика, что "романа-откровения" среди финалистов жюри не обнаружило (в прошлом году Николай Петров сформулировал это так: "Карамазовых" среди финалистов нет"). Отсутсвие фаворита уже, кажется, стало традицией. Тем сложнее будет выбрать автора лучшего романа года, которого жюри объявит 2 декабря.

Прозу Василия Аксенова можно узнать если не по первым двум абзацам, то по странице – точно. С первых же строк невольно начинаешь отождествлять автора с героем произведения. И это недалеко от истины. Романы Аксенова – портрет поколения, для которого свобода носить джинсы и свобода говорить правду – вещи едва ли не одного порядка. Реально-сюрреальный язык, который является родным для писателя, погружает читателя в узнаваемый и в то же время незнакомый, странный мир советского гротеска.

Василий АКСЕНОВ родился в 1932 году в Казани.
Юношеские годы провел в Магадане, где его мать Евгения Гинзбург (впоследствии автор знаменитой книги "Крутой маршрут") отбывала ссылку.

Окончил Ленинградский медицинский институт.

Публиковался в СССР с 1959 г.: повести "Коллеги", "Звездный билет", "Затоваренная бочкотара", книга для детей "Мой дедушка памятник" и др. В 1978 году участник самиздатского альманаха "МетрОполь"; после его запрещения в знак протеста против преследования младших участников альманаха – Виктора Ерофеева и Евгения Попова – вышел, вместе с Семеном Липкиным и Инной Лиснянской, из Союза писателей СССР.

В 1980 году эмигрировал в США и был лишен советского гражданства.

В 1980-85 гг. издал в США восемь книг.

Преподавал литературу в американских университетах.

Член жюри премии "Триумф", член редколлегии журнала «Континент». Автор более 20 романов, а также рассказов, очерков, сценариев и др.; некоторые тексты написаны по-английски. Сейчас живет во Франции.

ИНТЕРВЬЮ С ВАСИЛИЕМ АКСЕНОВЫМ
(газета "Московский комсомолец")

Воровать нехорошо. Глубоко усвоив эту вечную истину, сотрудник нашей редакции (МК) напрямую обратился к библиотекарше одного валдайского дома отдыха: "Мне очень нужна эта книга. Уникальный экземпляр, который я хочу подарить автору. Взамен, обещаю, я вам пришлю точно такую, новую". Библиотекарша не устояла против просьбы столь честного (ведь мог просто взять и не вернуть книгу) читателя, интеллектуальный бартер состоялся.

Что же уникального обнаружено в этом экземпляре, который находится пока в редакции? Ну, хороший автор - Василий Аксенов, но печатают его сейчас в избытке, не то что лет 25 назад, когда писателю пришлось эмигрировать из Советского Союза в Америку - уезжал от цензуры, ехал за свободой. В библиотечной книге под названием "В поисках грустного бэби" привлекало другое.

Во-первых, она сильно зачитана, но все обветшалые странички аккуратно подклеены и восстановлены. Что, безусловно, свидетельствует и о хорошей постановке библиотечного дела в данной здравнице, и о читательской любви к автору, которому, решил наш сотрудник, будет приятно получить материальное подтверждение собственной популярности.

Во-вторых, и это, вероятно, главное, удивлял титульный лист. На произведении с подзаголовком "Книга об Америке" и с изображением Аксенова с чемоданом в руке стоял жирный штамп какого-то "ЛОО при СМ СССР". Каким образом сочинение известного антисоветчика, эмигранта попало в круг чтения тех, кто пользовался совминовскими благами?

Получается, что все запреты и ограничения вводились ими "в интересах народа", а сами запретители считали себя "высшей расой", которой все дозволено.


Вот с таким сообщением о ждущем его подарке в виде законно приобретенной библиотечной книги я и позвонил Аксенову во французский Биарриц, где писатель обосновался пару лет назад.

Позвонил и для того, чтобы поговорить на тему этой книги: в чем причины и корни антиамериканизма? Василий Павлович удивился:
- Надо же, какое совпадение, я как раз вожусь с этой книгой. Дело в том, что в Америке есть такая премия "Либерти". Она дается деятелям русской культуры за вклад во взаимопонимание или что-то в таком роде. И возник проект - выпустить несколько книг лауреатов. А поскольку я тоже являюсь лауреатом этой премии, ко мне обратились с просьбой что-то собрать из прошлых вещей об Америке. Потому и взял опять в руки "В поисках грустного бэби".

- Сейчас такого рода премии - отличный повод объявить вас агентом американского империализма. Не любят в мире американцев.

- Ну, агентом меня объявляли множество раз. Помню, в 1988 году, в самый разгар перестройки, журнал "Крокодил" написал следующее, цитирую почти дословно: "А сержант ЦРУ поставит по стойке "Смирно!" всех базилей и Ко и прикажет им: оклеветать, оскорбить! У меня, кстати, скоро должна выйти книга "Десятилетие клеветы". Там собраны мои статьи и радиоскрипты. А подзаголовок - парафраз Федора Михайловича Достоевского: "Радиодневник писателя". У него был дневник писателя, а у меня - радиодневник.

- Но американцев-то все равно не любят. Открываю все ту же книгу "В поисках грустного бэби" и читаю первую фразу: "Неужели вы всерьез собираетесь жить в Америке?" Ее произносит немец, типичный европейский интеллектуал.

- Неверно думать, будто антиамериканизм появился только сейчас. Он существовал всегда. И я не пойму, отчего, ведь в принципе Америка не делала ничего плохого, наоборот спасала Европу от германского империализма. Правда, бомбили, и это было больно - много невинных погибло.

- Но эту фразу сегодня мог бы повторить любой европейский интеллектуал.

- Не любой. Скорее, любой поверхностный человек. Например, Гюнтер Грасс. Он как раз один из заправил антиамериканского направления среди европейской интеллектуальной элиты.

- В чем же причины европейского антиамериканизма?

- В том, что проиграли войну, а Америка пришла в качестве победителя. Немцы хоть и говорят, что они - антинацисты, но подсознательно не любят тех, кто пришел и оккупировал их. Да кто же любит оккупантов? Предположим, в самый разгар чудовищной культурной революции пришли бы американцы спасать людей, и Китай не потерял бы сто миллионов человек. Их все равно неизбежно стали бы ненавидеть - такова человеческая природа.
Помню, в далекие-далекие годы, мне было тогда лет 17-18, выходил такой журнал "Кольерс". Он выпустил чудовищно провокационный номер, где поместил карту Советского Союза, как бы оккупированного американцами. В номере была напечатана масса статей о том, как сложилась бы оккупация СССР вооруженными силами США. Этот номер вызвал безмерный гнев в Советском Союзе. Огрызались почти последними словами. И дело не в том, что столкнулись две идеологии - социалистическая и капиталистическая. В общем-то, и на подсознательном, народном уровне было ощущение, что вдруг оказаться под кем-то - чистое безобразие.

- Но тот же европейский интеллектуал назовет, думаю, иные причины антиамериканизма. Расскажет, к примеру, об экспансии американской масс-культуры.

- Конечно, но стоит ли на нее огрызаться? Ведь сами европейцы клюют на эту культуру, сами покупают и крутят эти бесконечные американские фильмы.

- И поедают биг-маки.

- А на них чего они взъярились? Это же просто жалкая котлета, засунутая в булку, и все. Просто жратва, плохо усваиваемая организмом. Если уж говорить об идеологии, то вот кока-кола - действительно жидкая идеология.

- Почему?

- Да очень похожа - пузырится вся. Вкусная, кстати, в жару никто против нее не устоит. Ленин был прав, когда сказал: "Real thing!".

- Где ж он это сказал?

- На одной концептуалистской картине. Там флаг, Ленин в профиль, и все в цветах кока-колы.

- Вы защищаете Соединенные Штаты от примитивного антиамериканизма, но в книге вы достаточно критичны и ироничны по отношению к этой стране.

- Да я их долбаю вовсю. Меня там очень многое не устраивает. Но это не означает, что они должны немедленно измениться и сделать так, чтобы меня все устраивало. Там есть и смешное, и безобразное, и высокомерие по отношению к другим, но в каждой стране можно найти всякую чушь. Мне, к примеру, не нравятся отношения внутри американского бизнеса. Я это недавно познал на собственном опыте. Долгие годы я был, так сказать, в книжном бизнесе - как автор самого большого издательства, которое печатало все мои романы. Я стал присматриваться к тому, что там происходит. И увидел целую серию отвратительных предательств, что, как я понял, типично для американского бизнеса.

- Может, это типично для любого бизнеса, не только американского?

- Возможно, но все ведь идет оттуда. Все говорят: ну что делать, бизнес есть бизнес. И вдруг я сам оказался в этом издательстве ни к чему. Они зарубили мой последний роман "Кесарево свечение", которую я считаю своей лучшей книгой. Ссылались на то, что она слишком сложная, что американский читатель ее не поймет, что она будет убыточной. Но все это были явные отговорки. Оказалось, была проведена целая кампания по чистке рядов - выгнали многих сотрудников издательства и авторов, меня в том числе. И это тоже черта Америки - не считаться с людьми.
Но там есть другие организации, чрезвычайно лояльные, гуманитарные. В США невероятный размах благотворительности. Вывод простой: когда речь заходит о Соединенных Штатах, да и о любой другой стране, нельзя проводить обобщения. Только соорудишь себе уютную подушку под голову, чтобы на ней возлежать, и вдруг она разваливается: Америка доказывает каким-то иным примером полную противоположность.

- То есть из-за отказа печатать вашу книгу вы антиамериканистом не стали?

- Нет, не стал. Просто понял, что в мире американского книжного бизнеса мне делать нечего.

- Советская пропаганда была, естественно, сплошь антиамериканской, насаждала соответствующие взгляды на Соединенные Штаты, но люди сопротивлялись ей и антиамериканизмом в то время отнюдь не заразились. Сегодня той пропаганды уже нет, а антиамериканизм расцветает в России полным цветом. Чем это объяснить?

- В книге "В поисках грустного бэби" есть размышление об обратном результате советской пропаганды. Там автор, то есть я, и его приятель попадают в Южный Бронкс, который представлял собой сталинградские руины с бегающими крысами. И приятель говорит автору, что он никогда не думал, что такое реально существует, все относил на пропагандистское вранье. А они действительно врали настолько нагло и сокрушительно, что люди отрицали все, что говорилось негативного об Америке, даже правдивое. Вот и получался обратный эффект: из-за массированной лжи никто не верил даже в то, что было на самом деле. Возникал какой-то совершенно странный фантом воображения. Когда советский человек попадал в американский супермаркет, ему это казалось воплощением каких-то мечтаний о коммунизме. Им, коммунизмом, сразу веяло на человека - полки, полки с яркими, бросающимися в глаза продуктами, немыслимое разнообразие, и я стою среди них и буду брать, брать, брать...
Реальность оказалась совсем не такой. Когда советский человек получил возможность ездить, путешествовать, видеть все своими глазами, делать бизнес, он вдруг увидел, что мир не подходит ни под ту кальку, ни под эту, он гораздо сложнее. И стало возникать разочарование, особенно в Америке, на которую была колоссальная надежда. В конце 80-х годов, когда все стало разваливаться, я приезжал и видел, как с полуотчанием люди спрашивали: что же с нами будет? И много раз слышал своими ушами: хоть бы американцы пришли и спасли нас. Видимо, еще кто-то помнил, как американские продукты, получаемые по лэндлизу, помогали во время войны. Они спасли тогда многих детей, в том числе вашего покорного слугу.
А когда все более или менее устаканилось и бывший советский человек понял, что с голоду не умрет, он сразу забыл о помощи, которую получила Россия. Вообще, смею заметить, россияне не любят благодарить. Я уж не говорю о том, что за тот же лэндлиз никогда не было произнесено ни одного "спасибо". Обычно говорили: а мы расплачивались кровью. И поэтому когда возникло в новой России относительное благополучие, немедленно вернулись самоуверенность, подспудные имперские чаяния. К тому приложила руку интеллигенция, которая стала говорить о какой-то невероятной духовности России и об отсутствии оной за ее пределами. В общем, опять в компенсацию комплекса неполноценности выработался комплекс превосходства: мы вас выше, а вы - прагматики, идиоты, ничего не можете. Хотя в этом и есть доля правды, ее можно приложить к любому народу.
Российское антизападничество связано с подъемом национализма, в чем я убедился, наблюдая за недавней избирательной кампанией. Ее результаты, успех жириновцев, блока "Родина" говорят сами за себя. Собственные невзгоды и ошибки многие россияне хотят переложить на некие враждебные силы за бугром. А взять хотя бы развал армии. Сколько десятилетий русским вбивали в голову, что их армия непобедимая, самая могучая, что все воюют плохо и только русский солдат воюет хорошо. Но если взглянуть непредвзято, то можно убедиться, что при диктаторских режимах на самом деле русская армия всегда воевала хреново и очень много проигрывала. Возьмите злополучный Крым. При Николае сдали Севастополь? Сдали. Проиграли войну Англии, Франции и Турции? Проиграли. Маленькой Финляндии проиграли войну. При Сталине бежали без оглядки на восток, сдавались миллионами, Севастополь опять отдали. А победу завоевали не столько умением, сколько положив десятки миллионов жизней. Почему-то все это забывается, а вслух упоминается только о примерах героизма. У многих людей упадок армии, проигрыш в Афганистане, неудачи в Чечне, развал атомного флота вызвали такую реакцию: мы еще покажем, мы еще станем могучими. То и дело слышишь: нас тогда все боялись. И это говорится не со стыдом, а со знаком плюс. Что же получается, к этому надо стремиться, в этом символ величия? Тогда как надо думать о другом могуществе. Мне кажется, что символ величия действительно в духовных достижениях - в искусстве, науке, благотворительности.
Вообще в нашей стране, к сожалению, начали проявляться очень неприятные, обескураживающие психологические изменения. К чему ко всему прочему приложила руку и наша церковь. Ее возрождению мы безусловно должны быть рады. Но вместе с возрождением она несет, как ни печально об этом говорить, антизападные настроения. Подогревает комплексок, который уже почти потух, а сейчас опять разгорается.

- Последний всплеск антиамериканизма связан с иракской кампанией, которую многие считают, если не преступлением, то ошибкой.

- Чтобы понять американцев, нельзя терять из виду страшный теракт 11 сентября 2001 года. Без этого не было бы никакой иракской кампании, не было бы никакого разгрома талибов. Это ответ Америки на колоссальный и очень болезненный удар в самое сердце страны. Странно, но не все понимают истинную причину, говорят, что Америка, мол, хапает страны ради нефти. А Америка в данном случае вовсе не стремилась разбогатеть. Она хотела показать, что не уничтожена, не в панике и даст такой бой, от которого все террористы и весь терроризм затрещат по швам. Америку не надо хулить за это, а подумать, какой враг противостоит не только ей, но и нам, всем другим странам, в том числе бездумной Европе, которая склонна одобрять теракты в Израиле и обвинять его за то, что он борется за свое существование. А между тем Америка тоже борется за существование. Не только свое, но и всего так называемого цивилизованного мира. Вот говорят: мировой жандарм. А что плохого, если в доме, который грабят бандиты, появляется жандарм? Во Франции, кстати говоря, слово "жандарм" не имеет негативного смысла. Во всяком случае, жандарм лучше, чем бандит с большой дороги. И намного!
Если предаваться пораженчеству, то весьма скоро население земного шара будет подавлено, наступит колоссальный откат цивилизации, примерно такой же, какой произошел с Римской империей. Так и все наши компьютерные сети заглохнут, подернутся настоящей паутиной. И одни только полевые командиры будут шнырять, грабить, убивать, предавать всех шариату.

- В Европе, да и в России тем не менее за действиями американцев в Ираке, не очень-то успешными, следят с каким-то злорадством.

- Ну что ж, это партизанская война. Не понимаю, почему наши-то проявляют злорадство. Ведь должны же знать, что Европа с таким же злорадством говорит о Чечне, а взрывы, звучащие в России, объявляет проявлением вольнолюбия. Что же касается Ирака, то американцы туда не навеки пришли. Они оттуда свалят и, кстати, с удовольствием. А там они для того, чтобы не было повадно другим. Вот уже и Каддафи запросил пардону. Один раз его чуть прямо в койке бомбой не достали. И он понял, что может оказаться следующим. Это хороший урок для многих.



НЕМНОГО ИСТОРИИ

Василий Аксенов: «Остров Крым» повлиял на полуостров Крым Назад

Кому было звонить, как не Василию Павловичу? Из ныне действующих классиков он, пожалуй, единственный заслуживает «звания» Аксенов-Крымский. В первую очередь из-за его роскошной антиутопии «Остров Крым» — о том, что было бы, останься Крым белогвардейским.
В одном из последних изданий (первое — 25 лет назад в США) жанр романа определен как боевик, но это уже издержки новейших времен.
В Биаррице Василия Павловича застать не удалось, на счастье, откликнулся Вашингтон: «19 февраля? Памятная крымская дата? Времен очаковских? А, «одаренья Крымом»…».

– В 1954 году Никита Сергеевич Хрущев отдал то, что ему не принадлежало, в результате чего через много лет проблема чисто картографическая стала проблемой геополитической.
Акт, безусловно, волюнтаристский. Ничем и никем не контролируемая власть, полная уверенность, что коммунизм необратим и что Советский Союз — это на века…
— С чем можно сравнить указ от 19 февраля 1954 года, есть ли аналоги в мировой истории?
— Прямых, пожалуй, и нет. Не понимаю, чем Хрущев тогда руководствовался, — слышал, что подписывал он документ в совершенно невменяемом состоянии.
Вообще все это — абсурдная ситуация. Что это значит — «кому принадлежит Крым?». Украинцам? Русским? Крымским татарам и их суверену Турции? Может, больше оснований у греков? У скифов и сарматов?
Вечная, потрясающе красивая земля, где пересекалось множество путей, которую завоевывали, осваивали и населяли множества народов и на которой к началу двадцатого столетия сложилось уникальное крымское сообщество — и греки, и украинцы, и русские, и татары, и турки, и евреи, и болгары… Вот эту полиэтничность надо было учитывать и сохранять — но где там…
— С какого момента своей жизни вы стали осознавать уникальность Крыма — географическую, историческую, политическую? Когда задумывался роман?
— Я часто бывал в Крыму зимой, в писательском Доме творчества. И как-то возник эффект «последнего берега человечества»: ярко освещенная Ялта, а над ней — страшные свинцовые тучи. Такие, я бы сказал, «коммунистические». Тогда, собственно, и начался непосредственно роман. Когда писал, погружался в архивы, проникался атмосферой, и уникальность открывалась по-новому.
Крым для той же Греции был чем-то вроде Камчатки, но всегда справедливо считался неотъемлемой частью Средиземноморья. А меня эта культура всегда притягивала.
— Можно сказать, Крым для нас — это и Греция, и Израиль, и Кипр, и даже Египет, все вместе?
— Да, и только культурно-историческим слоем все не исчерпывается.
— Василий Павлович, были ли у вашего романа противники на Западе?
— На Западе рецензии были в основном положительные, а что касается полемики… Понимаете, им невозможно объяснить во всем объеме, чем для нас является Крым. Даже то, чем является он для Белого движения, его истоков и его исхода. Англичане, к примеру, Крым знают по Крымской кампании середины XIX века. Оборона Севастополя: у них — героическая медсестра Флоренс Найтингейл, у нас — героический матрос Кошка…
— Какие-то мотивы вашего романа опять же в реальной новейшей истории Крыма отразились?
— На самом непосредственном мировоззренческом уровне. Я по известным причинам долго не был в Крыму, вновь появившись здесь только в памятном 91-м. То, что «Остров Крым» прочитан и как-то влияет на умонастроения, убедился в первые же минуты после прилета. Таксист сразу мне объяснил, что есть такой роман и все там правильно: надо прокопать канал, и пусть они сами там, на материке, разбираются. «А мы-то проживем, у нас всего хватит!».
— Есть у вас самое знаковое место в Тавриде?
— Да все они для меня — знаковые. В Ялте познакомился со своей будущей женой… А вот недавно поднимались на Карадаг. Там заповедник, не пускают, но я попросил сына в качестве пропуска передать, что Василий Аксенов на коленях пройдет через пост, чтобы снова все увидеть. Прошли. Увидели. Потрясающе и неописуемо. Неземное, но — и человеческое тоже. Какая-то живность появилась, какие-то дрофы…
— Как вы относитесь к слегка перефразированному известному выражению: «Жизнь дается человеку один раз, и прожить ее надо в Крыму»?
— Это очень недурственно. Правда, кроме Крыма, на земле есть масса других совершенно замечательных мест. Я вот сейчас часто живу в Биаррице — это на границе Франции с Испанией, в отрогах Пиренеев. Может, выбрал еще и потому, что очень похоже на Крым.
— Какова ваша личная позиция в неизбежных разговорах и спорах о статусе полуострова?
— Конечно, главное — с максимальной бережностью и без возможных потрясений сохранить его полиэтническую уникальность, кстати, далеко еще не восстановленную. Это касается и крымских татар, и греков, многих из которых я знаю: они считают Крым своей родиной и без нее чувствуют себя ущемленными.
Не сказать, что и основное русскоязычное население полуострова чувствует себя абсолютно комфортно — но не воевать же с Украиной? Надо все делать по-человечески, в том числе и обсуждать статус. Мне видится некая автономия под эгидой Украины и России. Крым как территория сближения, а не как территория раздора — это было бы замечательно для наших народов.
— В порядке шутки — вы как авторитетный эксперт по Крыму могли бы, к примеру, стать президентом этой гипотетической автономии?
— А меня, можно сказать, приглашали — почти серьезно, в начале 90-х. «А зарплату, как у меня в университете Дж. Мейсона, сможете платить?» — «Нет, не сможем…». Пришлось отказаться.

Ровно полвека назад Крым стал украинским. Тогда этого никто не заметил

…Где-нибудь на Херсонесе поднимаешь осколок античной вазы и думаешь, что берешь Историю. А это она тебя взяла и уже никогда не отпустит.
Или мина. Обвалился фрагмент берегового откоса, она и выглянула. Побежали звонить по инстанциям — «куда хотите, туда и девайте, у нас такого добра…». Погрузили на десантную резиновую лодку, состоящую из одних заплаток, погребли, благословясь, поближе к фарватеру и утопили согласно названию плавсредства («Муму»).
1984-й. Еще на паром «Порт Кавказ — порт Крым» вкатывались пассажирские вагоны, до Крыма можно было добраться из Сочи на «Ракете». Тогда о хрущевской «мине» никто и не задумывался. Потом она взорвалась, и пыль осядет еще не скоро.
С точки зрения вечности это только рябь на поверхности омывающих полуостров морей. А Крым о вечности знает достаточно много, чтобы смотреть на дела человеческие индифферентно. Вечности он и принадлежит — и это чувствует каждый, кто сюда возвращается. Я раз двадцать возвращался и не могу сказать, что хватило. Хотелось бы еще.
Моим крымским приятелям неинтересно говорить о политике. Им, как и многим крымчанам, свойственно философско-ироническое отношение к жизни. Это и ментальность, и природа, и все вместе. Крым не одно тысячелетие живет «между» — между временами, завоевателями, государствами, политическими силами. Оставаясь прекрасным и непостижимым.
…Прошлым летом мы с друзьями просочились в недавно открытую для пока негласного обозрения крепость-арсенал: 400 гектаров циклопических, уходящих глубоко под землю сооружений, первые из которых датированы серединой позапрошлого века (Тотлебен начинал строить сразу после Крымской войны). На стенах подземелий по надписям можно изучать географию России и СССР (говорят, здесь был один из самых страшных дисбатов) и историю войн («Ганс из Нюрнберга» тоже присутствует), между «автографами» — больше века.
Что это для Крыма? Так, мгновение…