Время от времени каких-нибудь знаменитых людей интервьюеры спрашивают: а что вы читаете? И зрелые, состоявшиеся люди отвечают, как правило, однообразно: «Вы знаете, как-то не тянет к беллетристике и поэзии, читаю мемуары, дневники, что-нибудь историческое и документальное».

Когда подряд десятка два таких признаний прочитаешь в прессе или услышишь по ТВ, начинаешь думать: а может, вся так называемая «художественная литература» (романы, повести, рассказы, стихи) пишется для подростков, которые еще не устали фантазировать, у которых в ответ на всякий чужой образ (литераторами созданный) рождается в сознании собственный, и эта «перепасовка» образами кажется до поры до времени упоительной. Впрочем, «подростком» можно оставаться и в 30, и в 50 лет: мало ли какие «взрослые» функции, какую лямку социальных обязанностей приходится тянуть, но в сознании тебе все равно пятнадцать лет и ты открыт для восприятия чего-то «другого» - текста, фильма, музыки.

Пусть такие «подростки» всегда будут, но поговорим все-таки о «взрослом» чтении. На днях оказался я счастливым обладателем двух толстых томов - пятого и шестого номеров альманаха «Диаспора». Каждый страниц в 700. Основан он был когда-то Владимиром Аллоем, самовольно ушедшим несколько лет назад из жизни, а теперь ведет его Олег Коростелев, и очень грамотно.

«Диаспора» - это архивы русской эмиграции ХХ века: мемуары, переписка и прочее разное, снабженное очень неплохими комментариями. Сначала берешь такой альманах в руки, как огромную булку с изюмом, и выковыриваешь изюм: «Сто писем Георгия Адамовича к Юрию Иваску».

Лучший критик русской литературной эмиграции пишет, к примеру, о Есенине: «Я его не принимал очень долго. А потом меня вдруг прельстила его непринужденность, вольный склад его поэзии: этого с такой естественностью не было у нас ни у кого, кроме Пушкина. Есенин в поэзии - «дома», делает что хочет, держится как хочет, без всякой позы. Сравните с Блоком. Конечно, Блок гораздо больше, но рядом с Есениным он почти всегда - литература, в дурном смысле».

Интересно это читать - ведь сам-то Адамович как поэт еще большая «литература в дурном смысле», чем Блок, однако же вот оценил будто бы «естественного» Есенина, который в смысле поэтики сильно от Блока зависел.

Ну да ладно: когда читаешь такие письма, интересны не выводы и не итоги, а сам процесс мышления. Вот такими, иногда странными скачками двигалась мысль младших представителей Серебряного века, когда они оказались в эмиграции. Но в письмах этих Адамович все-таки ниже себя, проявившегося в очень серьезной книге «Комментарии» (а ее тоже публиковал Олег Коростелев в рамках собрания сочинений писателя).

Тем не менее «взрослым» это надо прочитать. А то вдруг натыкаешься на запись выступления Давида Бурлюка, приехавшего в СССР весной 1956 года. Сначала какую-то безумную здравицу говорит Семен Кирсанов (цитировать стыдно, ибо кондовый советский язык), потом Бурлюк впадает в совсем уже возвышенный «штиль»: «Для меня является, конечно, великой радостью говорить о Маяковском всюду и везде. О нем говорил я и в пустынных далях Сибири, о нем я даже говорил в Японии. Я читал о нем лекции в Америке, в ея (так написано. - А.А.) городах и местечках. И конечно, наибольшей радостью теперь, так сказать, самой высокой вершиной, на которую в этих странствиях теперь я взобрался: это есть дом, в котором Владимир Владимирович жил, где он написал свои блестящие, великие последние произведения, где сейчас еще между нами невидимо как бы носится, вот парит здесь его тень». Это, от себя замечу, Лубянка, ровно напротив здания страхового общества «Россия», ставшего символом страха и ужаса, ибо в нем поселились чекисты, с которыми Маяковский имел разнообразные связи. А уж слово «взобрался» вообще провоцирует вспомнить старый советский анекдот: «Это что за большевик взобрался на броневик?»

Этакая мистика в трезвые советские годы, но ведь было же и сказано, и выслушано немаленькой аудиторией, и было это ей тогда в кайф. Как бы сейчас определили статус Бурлюка при раннем Маяковском? Продюсер - никуда не денешься. Давал поэту пятьдесят копеек в день, чтоб тот сочинял не голодая, и никогда классик с тех пор не голодал: легенды остались о том, как Маяковский настойчиво выбивал свои гонорары из всех издательств, с которыми сотрудничал. И как учил этому мастерству юных поэтов. А Бурлюк, между тем, приезжал в СССР дважды - еще и в 1965 году, но тогда атмосфера в отечестве поменялась: кисло его принимали. А был ведь, строго говоря, чем-то вроде Дягилева, продвинувшего в Европу русский балет: надо бы где-нибудь памятник поставить. Смешной памятник, вроде питерского «Носа» - что-нибудь подальше от творений господина Церетели, Клыкова или Рукавишникова. «Чижик-пыжик, где ты был?» - вот это в самый раз.

Читая «Диаспору», думаешь - да, вот была и в ХХ веке «иная» Россия, по-своему думала о судьбе ушедшей в «беспредел» метрополии, строила схемы ее дальнейшего развития, но реально сделать ничего не могла. Какие-то генералы прежних времен садились за мемуары (а что остается, когда ты проиграл войну варварам?), каких-то похищало и убивало ОГПУ, но ничего не поделаешь с волей огромной страны попробовать какую-то новую жизнь - без генералов и губернаторов. Новый опыт потребовал чрезвычайных затрат, а на выходе эксперимента оказался не просто ноль, а даже минус, ну и что? Наши деды и прадеды хотели этого, ну и получили по полной программе. Нам остается связывать культурные «концы», восстанавливать связь времен и пользоваться при этом «пособиями» вроде альманаха «Диаспора».

Александр Агеев, Газета