Я послан богом мучить
Себя, родных и тех,
Которых мучить грех.
Б.Пастернак

Юл Бриннер был одним из основных символов (секс-символов тоже, но сейчас не об этом) уверенной в себе Америки тех счастливых 50-х, когда битники, как им и положено, считались маргиналами, а про хиппи и вовсе никто не слышал. JFK только собирался в президенты, Синатра объединял страну своим глубоким баритоном, и никакая молодая шпана еще не покушалась на его пьедестал, а интеллектуалы, как мальчишки, восхищались размахом исторических блокбастеров вроде "Спартака", "Клеопатры" или "Десяти заповедей" (ближайшим другом Бриннера был Жан Кокто). Что было потом, все помнят: искореженный порше Джеймса Дина валяется на обочине дороги, полицейские выносят тело Мерилин Монро из ее калифорнийского особняка, президентский кортеж бесконечно долго едет по Далласу, и радующиеся техасцы никак не могут понять, что это за хлопки и почему вдруг закричала Жаклин...

Дальше и вовсе начался калейдоскоп: "Веселые проказники", "Черные пантеры", репортажи из Сайгона, антивоенные митинги... Юлу Бриннеру в этой стране места не было. Тот, кто десятилетием раньше казался едва ли не бунтовщиком и потрясателем основ, на фоне новых декораций смотрелся невероятной архаикой.

Потом оборвалась и пестрая лента 60-х. Дети цветов попрощались с детством:


So bye, bye, Miss American Pie,
Drove my Chevy to the levy,
But the levy was dry...

В этой новой усталой и разочарованной Америке Бриннер снова оказался востребован. Более того, она безоговорочно признала его живым классиком. Когда Юл восстановил на Бродвее постановку, сделавшую его в 50-х звездой, - "Король и я", - возвращение Короля было восторженно встречено и зрителями, и критикой. Тридцать с лишним лет, хотя и с перерывами, Бриннер выходил на сцену в этой роли, он сыграл несколько тысяч спектаклей, так что в 1985 году рецензент "Нью-Йорк таймс", называя его "такой же частью нашего общего самосознания, как Статуя Свободы", лишь выражал общее мнение.

Но публика всегда видела только парадный фасад жизни звезды. За театральным задником оставалась трагедия человека, который хотел быть королем не только на сцене, но и вне ее и который принес в жертву этому желанию все, включая семью, детей, друзей и в конечном счете свою собственную жизнь. "Юл: человек, который мог быть королем", - назвал свои мемуары об отце Рок Бриннер. Его книга только что вышла в издательстве "ЭКСМО" в переводе Максима Немцова.

Собственно, это даже не воспоминания, это разговор сына с отцом, разговор, продолжающийся и после смерти последнего. Сын любит отца и именно потому судит его беспощадным судом обманутой любви. Впрочем, отец, как явствует из книги, тоже любил сына, но любил как продолжение себя, как сына Юла Бриннера, как наследника, который не смеет оказаться недостоин отца, но в то же время не имеет права его превзойти.

Описывая первые шаги Бриннера-старшего к славе, автор показывает самолюбивого и амбициозного юношу, жизнь которого выглядит как одно сплошное приключение - не слишком пристойное и гомерически смешное. Через три сотни страниц мы видим пожилого человека, достигшего всего, но по-прежнему мучимого ненасытной, почти параноидальной жаждой самоутверждения и всеобщего поклонения.

Рассказ о смерти Бриннера принадлежит к числу самых жутких страниц мировой мемуаристики. Умирающий от рака, поминутно вздрагивающий от боли Бриннер, уже практически не способный передвигаться без посторонней помощи, ежевечерне выходит играть Короля - закрыть спектакль он (не только ведущий актер, но и продюсер) не может отчасти по финансовым причинам, но прежде всего потому, что не желает признать свое поражение в поединке с судьбой, который вел едва ли не с детства.

Но и смерть не примирила отца с сыном. Выяснилось, что в завещании Юл практически не упомянул ни пятерых детей, ни трех первых жен, ни других родственников, оставив почти все свое огромное состояние молоденькой китаянке-танцовщице, на которой женился за два с половиной года до смерти. Когда мать Рока Вирджиния, с которой Юл прожил пятнадцать лет, попросила у нее старое кожаное кресло Бриннера-старшего, Кэти Ям Чу отказала без размышлений и объяснений...

Сегодня, когда пафосные картины 50-х окончательно умерли, из всего огромного множества лент с участием Бриннера можно пересматривать разве что "Великолепную семерку". Зато уж этот-то фильм можно гонять хоть по два раза на дню (до некоторой степени это родовое свойство вестернов; из американского жанрового кино лучше, пожалуй, только гангстерские саги, а уж лучше гангстерских саг, как известно, человечество и вовсе ничего не придумало).

Первая сцена "Великолепной семерки" - беспримесный экстракт жанра. Если когда-нибудь придется за минуту объяснять инопланетянам, что такое вестерн, достаточно прокрутить им этот "диалог" любопытствующего Стива Маккуина и молчаливого Юла Бриннера:


"Вин: Ты откуда?

Крис большим пальцем тычет себе через плечо.

Вин: И куда?

Крис указательным пальцем показывает прямо вперед..."