Михаил Веллер. Б. Вавилонская. СПб: Пароль, 2004

Михаил Веллер выпустил книгу с двусмысленным названием и очень четким содержанием. "Б. Вавилонская" – это, видимо, либо "башня" (художник-оформитель книги выбрал этот вариант и изобразил на переплете Спасскую башню), либо "блудница". Впрочем, есть еще эссе итальянского писателя Умберто Эко "Вавилонская беседа". Кто знает, может быть, писатель зашифровал и еще какие-нибудь слова на букву "б".

Михаил Веллер, прославившийся своими "Легендами Невского проспекта" и многими другими остроумными рассказами, уже давно отдает явное предпочтение литературным проповедям. Сборники его афоризмов и парадоксов называются "Запоминатель" и "Пониматель". А в предпоследней книге он предстает не просто сочинителем, а настоящим пророком, только вот пришлось назваться по-женски – "Кассандра": не оказалось пророков мужского рода ни в каких отечествах. Если вся философская концепция "Кассандры" и не оказывалась впору читателю, то, по крайней мере, каждый мог найти для себя подходящую порцию мудрости. Однако новая книга представлена именно как прозаическая. Прогнозы, по мрачности не уступающие вещаниям древнегреческой пророчицы, как будто заключены в сюжетную оболочку.

Надо сразу предупредить, что на десерт в третьей части "Б. Вавилонской" читателя ожидает "безбашенная" пьеса "Вечер в Валгалле", словно сочиненная постмодернистским Шатровым, помноженным на Тома Стоппарда. На одной сцене собрались Ленин и Сталин, Крупская и Коллонтай, Чернышевский и Горький. Все они переругались и успокоились только к финальному пророчеству. Керенский желает будущей России "демократии, и европейского достатка, и либеральной экономики", Николай II – "православия и монархии", Троцкий – "стальных когорт и несокрушимой армии".

В первой же части действует некий пророк по имени Кирилл, "чудной фраер с осликом", приехавший в очень похожую на нашу Москву, только чуть более закосневшую. Здесь все как обычно, только когда доходит до показательной расправы над "фраером-мессией", горожане не проявляют особого любопытства. У них больше в почете такие зрелища, как "расстрел или в особенности декапитализация". Кириллу приходится принимать несколько казней: сначала он добровольно идет к телеведущему Познеру на передачу "Человек в маске". А потом взрывает церетелиевского Петра, чтобы мэр столицы умыл руки и дал приказ распять правдоискателя на Поклонной горе. Но такая фантазия может напугать разве что автора истукана у Болотной набережной. А сгущение красок требует принести сюжетность в жертву.

Вторая часть книги – современный апокалипсис, выполненный весело и ярко, что называется, от души. Картины конца российского света представлены в лучших традициях – от сна Раскольникова до передовиц "Московского комсомольца". Гибельных вариантов бесконечное количество. Убийственная жара сменяется не менее неприятной холодрыгой, а потом досадной голодухой. Либо ураган, либо потоп, либо английский язык, либо русский матерный – что-то обязательно будет не так. Что же должно было случиться, чтобы писатель с убийственной логикой и холоднейшим остроумием не захотел создавать свое "Преступление и наказание", а зациклился на апокалиптическом "сне"? Издатели снабдили книгу фрагментом из веллеровского интервью, где он рассказывает, что главы "Жара" и "Ураган" были написаны как раз незадолго до нехолодного московского лета 1996 года и враждебного вихря 1997-го. Ну хорошо, у достоевских "невиданных трихинов" тоже были прототипы, но ведь помимо этих героев он представил нам еще и Порфирия Петровича с Мармеладовым.