Интервью с Мариной Анатольевной Алексеевой
«Никакой критик – плохой или хороший – не определяет тираж моих книг», - считает Марина Анатольевна Алексеева. Она придумала Маринину, Каменскую, и вот теперь - «Пружину для мышеловки» (М.: Эксмо, 2005) - вторую книгу серии об участковом милиционере Игоре Дорошине. Новый герой, сын оперных певцов, зарабатывает на жизнь тем, что между обходом пожилых подопечных и ухаживаниями за котом пишет музыкальные шлягеры. О том, кто пришел на смену обаятельной Анастасии Павловне, и как работается сегодня их создательнице, наш корреспондент Ольга Орлова спрашивала у Марины Алексеевой.

Марина Анатольевна, вы автор более чем тридцати книг. Вам знакомо чувство профессиональной усталости?

Конечно.

В чем это выражается? Что Вы начинаете не любить?

Я начинаю не любить ту книгу, которую пишу. Когда я ее закончу, она станет замечательной, потому что уже ничего не потребует. Естественно, три-четыре месяца спустя я увижу в ней дыры, недоработки. Но любая мать, видя недостатки своего ребенка, не любит его меньше, хотя в тот момент, когда она его воспитывает, может испытывать раздражение.

Если бы первые ваши книги не пользовались успехом, продолжали бы вы писать? Ушли вы бы со службы?

Я бы продолжала служить. Я ушла с работы именно тогда, когда профессиональные интересы стали плохо совмещаться с писательскими. Продолжала бы я писать или нет, не знаю. Я ведь начала сочинять романы при вполне определенных обстоятельствах: мне не нравилось то, чем я занималась, да и я этой работе не нравилась. Найди я более комфортное место работы или будь я загружена интеллектуально 24 часа в сутки, то у меня бы не было ни потребности, ни возможности выдумывать детективные истории.

Писатель Александр Кабаков как-то заметил, что автор, сознательно не ограничивающий себя строгими жанровыми рамками, всегда стремится создать глубокий психологический роман. Как бы вы прокомментировали утверждение: «Из офицера милиции, который пишет детективы, Маринина превратилась в автора психологических романов».

Если бы это высказал такой мастер, как Кабаков, то свою Нобелевскую премию я бы уже получила. Но честно говоря, я крайне далека от теории литературы и ничего не понимаю в литературном процессе. Я не литератор и даже не писатель, я просто автор. Однако когда пишу, стараюсь сделать книгу такой, чтобы мне было самой интересно читать. А ведь читать-то я больше всего люблю именно психологические романы. Если мне предложить на выбор американские, французские и испаноязычные детективы, то в первую очередь предпочту испаноязычного автора, и в последнюю очередь - американского. Видимо, внимание к психологическим тонкостям даже в детективном жанре – это особенность испанской культуры. Обратите внимание, испанское кино в этом смысле не сравнится ни со шведским, ни с французским. И испанские журналисты меня поражают тем, что девяносто процентов их вопросов касается психологических подробностей. Они очень сконцентрированы на копании в своей душе, а я это так люблю…

Вы когда-нибудь ощущали на себе действие принципа «ухудшающего отбора», когда в угоду интересам рынка страдает качество текстов, но увеличивается их количество?

На себе - нет. Только однажды в 1996 году издательство предложило мне договор на пять романов в год. Несмотря на то, что в первые два года я быстро и много писала, я отказалась. Ведь я не знала, как дело пойдет в дальнейшем и какой у меня будет настрой. Больше таких предложений не поступало. Начиная с 1997 года, я писала по две книги в год. Полгода - достаточный срок, чтобы настраиваться, раскачиваться, придумывать, а потом сесть и все записать. Составлять слова не трудно, когда есть понимание и эмоция, но придумать, что ты хочешь от этого эпизода, тяжело.

Вы продумываете молча или проговариваете?

По-разному. Думаю лучше всего во время ходьбы или плавания, когда возможно равномерное движение. Хорошо сочиняется в парке, где безопасно и нет толпы людей. В море можно не думать о движении, о дыхании, а размышлять именно о том, о чем хочется. Еще у меня есть три человека, которые предложили себя как стенку для мяча – и я их активно в этом качестве использую. Я, как и многие люди, ленюсь думать правильно. Мы же думаем большими блоками, а не выстраиваем каждую мысль до конца. Пока ты проговариваешь идею, она твоя, но когда чужой человек ее произносит, ты отстраняешься и сразу видишь ее дефекты. Поэтому я, конечно, все обсуждаю.

Вы активный участник международного книжного рынка. Как вы относитесь к ярмаркам? Помогают они продвижению писателей?

Книжные ярмарки существует не для автора, а для книгоиздателя. Литературные агенты от тех или иных издательств налаживают связи. Писателей туда приглашают, чтобы было веселей. Во Франкфуртской ярмарке я всегда участвовала по приглашению моего немецкого издательства, которое к этому времени обычно выпускало мою книгу. Любое издательство заинтересовано собрать у своего стенда побольше прессы. А автор - приманка. В Московской международной и Российской национальной ярмарках я тоже участвовала для встреч с читателями.

Недавно вы были членом жюри конкурса региональных журналистов "Читают все". Чем журналисты из провинции отличаются от московских?

Московские журналисты сильно проигрывают по сравнению с пишущими людьми из провинции. Об этом все было сказано в бессмертном фильме «Интердевочка». Героиня Елены Яковлевой приходит просить взаймы денег к подругам, которых играли Ирина Розанова и Ингеборга Дапкунайте. Те ей в деньгах отказали, но предложили заработать, объяснив, что москвички могут себе позволить капризничать, а приезжим ничего в руки просто так не попадало. Московские журналисты в большинстве своем – люди крайне поверхностные и нетрудолюбивые. Зачем напрягаться, если они и так уже в центральной прессе? Ко мне приходят мальчики-девочки лет двадцати, не прочтя ни одной книги, не посмотрев предыдущие интервью, и спрашивают: «Как вы придумали свою героиню?» Им безразлично, что читатель все это уже знает. С провинциальным журналистами такого не бывает. Они приходят подготовленными и стремятся узнать что-то интересное. Неудивительно, что и конкурсные рецензии показали доброжелательность и глубину, отличную от московских авторов.

Вы болезненно переносите нелестные отзывы критиков?

Сейчас уже нет. Было время, когда очень переживала. Если читала, что мой язык бедный, а сюжет неинтересный, то у меня опускались руки: «Да, наверное, я плохой автор». Но когда в отзыве сказано, что Маринина пишет барахло, потому что у нее в каждой книге маньяки и гомосексуалисты, я терялась: «Это про кого написано?» Это то же самое, если бы мне сказали: «Ты толстая и некрасивая». Я соглашусь: «Ну, да, что сделаешь». Но если говорят: «У тебя три головы и на каждой по три пары рогов», то, извините, это не про меня. Ну, не будешь же бить кулаком по столу и кричать, что на тридцать книг у меня три маньяка!

Мнение о том, что у вас больше половины сюжетов построены так или иначе на сексуальных преступлениях, и впрямь распространено...

Нет. Я не люблю об этом писать. В «Пружине для мышеловки» есть маньяк, убивающий детей, который был необходим для центральной завязки сюжета. Никаких смакующих подробностей, если вы обратили внимание, там нет. Так что замаскированную порнографию я не приемлю и читательские пороки преумножать не стремлюсь. С другой стороны, Каменская работает в отделе по борьбе с тяжкими преступлениями: убийства и насилия. Она не может раскрывать кражи и экономические махинации.

Отзывы критики влияют на коммерческий и читательский успех ваших книг?

Думаю, нет. Я среднестатистическая женщина на пороге пятидесятилетия. Таких, как я, в нашей стране очень много. Я исхожу из того, что если мне эти отзывы редко попадаются, то большинству моих читателей они тоже не попались. А еще с возрастом я поняла еще одну вещь: любой отзыв субъективен. Отрицательная рецензия значит только то, что конкретному лицу моя книга не понравилась. И никакой критик – плохой или хороший, - не определяет тираж моих книг.

Знаете ли вы мнение бывших коллег о персонаже вашей новой серии?

Коллеги со мной не общаются. Их мнения я не знаю. Правда мой муж – сам сотрудник милиции.

И что он по этому поводу думает?

Мы с мужем вместе придумывали капитана Дорошина, это его детище, как, впрочем, и Чистяков, муж Каменской. Да и не так безупречен Игорь Дорошин, как может показаться. Мы все повернуты разными лицами к разным социальным слоям. Дорошин заботится о своих подопечных, но по отношению к начальству – он очень плохой участковый. Он не ведет необходимую документацию и не боится взысканий. Он слишком независим, поскольку не живет на зарплату. Как возлюбленный он тоже далек от идеала. Его отношения с родителями весьма сложны, ведь те стесняются его работы. Дорошин лишь отчасти положительный герой.

Ваши литературные ориентиры?

Всю жизнь со мною три автора. С раннего детства я любила Александра Грина и не могла понять, чем он меня завораживал. «Словоохотливого домового» учила наизусть еще в десятом классе, и до сих пор для меня этот текст во многом загадочен. Из авторов детективов, – конечно, Сименон. Сборник «Первое дело Мегрэ» был в детстве зачитан до дыр. К рассказу «Мегрэ и бродяга» я возвращалась лет до сорока, пока не поняла и не прочувствовала автора до конца. Еще меня сопровождают всю жизнь сказки Оскара Уайльда. Пьесы и «Портрет Дориана Грея» меня раздражают, но над сказками я до сих пор плачу, и если бы научилась писать с такой же пронзительностью, мне бы цены не было.