Вторую неделю в голове надоедливо вертится старинный, с пророческой бородой анекдот: приходит солидный читатель в библиотеку и смиренно спрашивает книгу Д.К. Мерона «Пока чего». Очень простой фонетический прием, забавный «перевертыш», по первости очень даже смешно было, хотя в любом русском анекдоте столько же смеха, сколько и слез. А может, это вообще неписаный закон жанра: смех должен «конвоироваться» слезами, чтобы быть не пустым и не дурацким.

Завелся же в голове такой таракан на фоне разных событий последних дней. Странные, перевернутые события. Вот, к примеру, сотня избранных русских писателей приезжает в Париж на очередной книжный салон, и так случается, что одновременно там же оказывается президент родной страны. Отвлекшись от важных внешнеполитических забот, он встречается и беседует с приехавшими в Париж русскими писателями. Вроде бы жест поддержки, а с другой стороны - какого же черта ему в Москве все годы правления не хватало времени с ними встретиться, почему Париж потребовался для такого случая? В Москве минимум две крупные книжные ярмарки в году проходят - Московская международная осенью и «Книги России» весной (только что прошла). Ни на одной из них президент за все годы правления ни разу не был, хотя ему хватало времени на посещение разнообразных событий, про которые можно было определенно сказать: «не царское это дело».

С другой стороны, не очень-то и хочется, чтобы литература опять стала в России «царским делом». Литература и власть в нашей богоспасаемой стране скорее конкуренты, чем партнеры. Традиция поломалась только в советские годы, когда щедро поощрялись перебежчики, или, как принято теперь говорить, «инсайдеры». Классические примеры - Алексей Толстой и Валентин Катаев. Правда, первый продал душу за сытую жизнь и больше ничего не успел, а второй, продавши душу, сумел-таки перепродать потом, когда немножко можно стало, и своих покупателей. Изящно и талантливо все это было сделано, но потомки все равно ведь не оценили: немножко серой пованивало от всех этих негоций. Талантливому трусу в стране, где все определяет тираническая власть, остается одна дорога: стать циником, что и было сделано. Смельчаки голодали, гнили и погибали в лагерях или подвалах Лубянки, и мартиролог настолько велик, что время от времени думаешь: а может, правы были циники? Те, для которых литература была не важнее жизни, те, которые, как Михаил Пришвин, выдавали на публику мирные описания природы, но при этом писали откровенные дневники, где про все сказано прямыми и жесткими словами?

Не думаю, что природа русской власти (может быть, власти вообще) так уж сильно изменилась со времен Николая I, который пожелал быть личным цензором великого русского поэта, а потому хочется предостеречь отечественных литераторов: хотя бы не напрашивайтесь на сомнительный роман с государством. Либо оно вас обманет, либо вы его, но от перемены мест слагаемых сумма, как известно, не меняется. В любом случае духовная атмосфера в стране испортится и вам этим испорченным воздухом придется дышать. Словом, пусть государство занимается Большим театром, Мариинкой и прочими вещами, доказывающими, что насчет балета мы по-прежнему впереди планеты всей - нормальная, кстати, позиция: при всяком уважающем себя королевском или императорском дворе должны были быть приличные опера и балет. На что-то ж надо водить послов и высокопоставленных визитеров. А вот литература - стихия решительно внутренняя, не парадная: тут бы поменьше государства, даже если оно настигает своих писателей в Париже. Но писатели - они ж как дети: "доброе слово и кошке приятно" - некоторые так и тянутся по-детски к официальному одобрению своей многолетней деятельности на поприще российской словесности. А также, например, башкирской. Когда там у нас очередной юбилей башкирского классика Мустая Карима? Уж попразднуем за государственный счет, ибо кому же, кроме государства, нужен назначенный на пост классика среднего уровня писатель?

Ну ладно, хватит раздражаться. Просто в последние дни было много поводов для наблюдения разнообразных «перевертышей». То вдруг писатель Владимир Войнович (а чего ж не взяли его в Париж?) устраивает выставку своей живописи, и про это гораздо чаще, чем про Париж, рассказывают все новостные программы, то скандал вокруг оперы «Дети Розенталя», либретто которой написал Владимир Сорокин, сильно нелюбимый «Идущими вместе» и Никитой Михалковым. То Александр Архангельский в своей программе «Тем временем» собирает разношерстную публику, чтобы подискутировать на предмет того, влияют или не влияют природные катаклизмы (наводнения, землетрясения и прочее разное) на историю. Итог таких дискуссий ведь предсказуем: и влияют, и не влияют, но отчего же не поговорить? А то вдруг появляется на экране Эдвард Радзинский, когда-то более или менее приличный драматург, превратившийся на наших глазах в поп-историка, и рассказывает трагическую историю последних Романовых - для тех интересную, может быть, кто источников не читал, но зачем же так завывать, зачем нагнетать патетику, зачем произносить фразы типа «любовь погубила империю»? Всякая такого рода «переквалификация» - хотя бы и драматурга в популярного историка или даже рок-певца в кулинара - вызывает какое-то тягостное чувство зыбкости, ненадежности того, что случайно сейчас сложилось из несовместимых материалов, а потому может в любой момент рухнуть.

Александр Агеев

Газета.ру