11 марта в 19.00 в книжном магазине «Букбери» (Никитский бульвар, д. 17) состоится презентация новой книги Дмитрия Александровича Пригова «Ренат и дракон». Книга выходит в издательстве «Новое литературное обозрение».
Дмитрий Александрович Пригов (р. 1940) – известный поэт, прозаик, художник, лидер и теоретик концептуализма, лауреат Пушкинской премии (1993), автор ставших хрестоматийными авангардистских текстов. Новый роман Пригова – повествование, сочетающее картины обыденной жизни и всевозможные фантазмы, которые обнаруживаются в разнообразных местах планеты и в самых различных временах. Оказывается, весь мир вокруг нас густо заселен огромным количеством невообразимых тайных сущностей и существований, которые открываются только благодаря «посреднику», «медиатору» – главному герою романа. Он вынужден вмешиваться в ход древнейших событий, дабы предотвратить крах современного мира. Как всегда, причудливый художественный мир Пригова строится на игре и гротеске, почти этнографической точности реалий и эксперименте.
Ведет презентацию журналист и критик Глеб Шульпяков.
Приглашаются все желающие.


НАША СПРАВКА:

Поэт, художник и скульптор Дмитрий Александрович Пригов (как он сам себя называет и того же требует от других) хорошо известен в кругах московских постмодернистов. Впрочем, те, кто далек и от этих кругов, и от самой Москвы, тоже знают о Пригове. В Женевском университете творческий вечер Пригова имел успех.

Потом, правда, швейцарские студенты, изучающие русский язык и литературу, удивленно спрашивали у своих русских коллег: "Неужели на такие стихи в России можно нормально жить?"

Возможно, что и нельзя, только Дмитрия Александровича Пригова это не останавливает. К концу прошлого века он поставил для себя задачу создать 24000 стихотворений. Задачу Пригов выполнил. Сегодня эта цифра - 33000.

Би-би-си: Дмитрий Александрович, вам вообще знакома проблема вдохновения, определенного творческого настроя? Или это для вас недопустимая роскошь: знаете, что надо "выдать" такое-то количество стихов, садитесь и пишете?





В жизни я не кажусь себе отвратительным, резким и неадекватным. Напротив, я очень тихий и спокойный, не люблю нарушать общественный порядок

Дмитрий Пригов
Д.П.: Во-первых, стихи я сочиняю, только когда хожу ночью по комнате и таким вот медитативным образом снимаю внутреннее напряжение. Так что единственное, что мне нужно, это просторная комната и хороший ночной свет. Определенное количество своей жизни, лет двадцать, я потратил на то, чтобы воспитать из себя некий механизм по производству стихов. Раз и навсегда выложил колодец, и теперь уже не приходится каждый раз копать яму. Подходишь, зачерпываешь и пьешь. Так что проблемы вдохновения у меня действительно давно уже нет. Другое дело, что стихи бывают лучше или хуже, но я не отношусь к той поэтике, где есть понятие "гениально". И у меня нет этого гениально-романтического поведения, типа я художник, и уйдите все от меня, я всеми проклят, никем не понят, но иначе жить не могу, потому что гений, страдаю от этого и этим горжусь. Нет, я все это не люблю, у меня другой стиль поведения в искусстве.
Би-би-си: Тоже далеко не всем и не всегда понятный и эпатирующий широкую публику...

Д.П.: Сейчас уже моей манерой поэтического поведения и поэтических жестов никого, я думаю, особо не потрясешь. Привыкли. Думают, непонятно по какому поводу беснующийся человек выкидывает периодически какие-то штуки. Это связано не столько с моими текстами или картинами, сколько с перформансами, очень не типичными для литературной среды: статичные, с шумами и криками. Но я это люблю. Для перформансов я пишу специальные тексты, которые, как правило, исполняю с музыкантами. Это такой медитативно-экстатический способ существования. Возможно, отсюда и возник этот миф будоражащего поведения. Но в жизни я не кажусь себе отвратительным, резким и неадекватным. Напротив, я очень тихий и спокойный, не люблю нарушать общественный порядок. Думать, что я такой же странный, как мои перформансы, - это все равно, что идентифицировать меня с моим героем "милицанером" (орфография Пригова).

Би-би-си: А многие, кстати говоря, так и делают, подозревая, что у вас все же есть что-то общее с вашим ущербным и насквозь советским лирическим героем.





Я писал как поэт народно-патриотический, либерально-демократический, криминально-уголовный, гомосексуально-эстетический, лесбийский, женско-лирический, ну и, разумеется, гиперсоветский

Дмитрий Пригов
Д.П.: Ну, правильно, это такое традиционное восприятие романтического поэта, который сливается в жизни со своей поэтикой. Но у меня поэтика совсем другая. Моя номинация - радикальная поэтическая практика, новый тип художественного поведения. Мне был интересен постмодернизм, который предъявил обществу не тексты, а определенный стиль поведения. Любой стиль поведения со временем изнашивается, это нормально. Например, приходят символисты, Блок, Белый, и являют тип поведения посредников между небом и землей. Сначала это неожиданно, шокирующе, потом понятно и привычно. Те, кто приходит следом и пытается писать так же, походят на художественный промысел, как матрешки. И тогда возникают футуристы. Ну, и так далее.
Би-би-си: Да, но все же прошло уже немало десятков лет, а и символисты, и футуристы до сих пор в цене. Вы думаете, такая же судьба ждет представителей российского постмодернизма?

Д.П.: Ты здорово рискуешь, предъявляя обществу новый тип поведения, пусть даже и художественного. Нет никаких гарантий, что это в конечном счете принесет успех. В любом случае приходится пройти несколько этапов. Сначала тебя вообще никак не воспринимают, у меня этот период длился лет десять, даже близкие друзья поглядывали на меня с удивлением. Потом, если ты достаточно упорен, тебя начинают воспринимать как нечто парадоксально-уродливое. Потом - как что-то такое странно-забавное, что можно от скуки и послушать. Следующий этап, когда говорят: ну, это забавные стихи. И так далее. Но сам ты всегда должен четко понимать, чем занимаешься, и не иметь иллюзий. Если ты расписываешь яйца, надо отдавать себе отчет в том, что ты расписываешь яйца. А если занимаешься перформансом или радикальным искусством, то не надо ждать, что разбогатеешь так же, как тот, кто работает под Фаберже.

Би-би-си: Образ "милицанера" родился в вашей серии "Миф советской власти". В этот же "гиперсоветский" период вашего творчества вы писали некрологи, призывы, обращения, прогнозы погоды. В современной российской фактуре вам удается находить столь же благодатный материал, или дефицит все же ощущается?

Д.П.: Для меня большой разницы нет. Просто на советском мифе у меня была возможность разработать принципиальные черты моей поэтики, которые потом я переносил на работу с любым языком, поп-поведением, дискурсом. Я писал как поэт народно-патриотический, либерально-демократический, криминально-уголовный, гомосексуально-эстетический, лесбийский, женско-лирический, ну и, разумеется, гиперсоветский. "Милицанер" это образ власти, но понимаемой в тоталитарных режимах не как выбранная власть или договорная, а как небесная власть.

Пока он на посту стоял, здесь вымахало поле маков.
Но потому здесь поле маков, что там он на посту стоял.
Когда же он, милицанер, в свободный день с утра проснется
И в поле выйдет, то цветка он ласково крылом каснется.


Или еще:

Вот пионер поймал врага, а тот убил ребенка бедного,
И бросил неживого под ноги.
И все-таки, и все-таки, и все-таки, и все-таки
Как жизнь у нас недорога.


Вообще советской темой я перестал болеть в начале 80-х годов. К тому моменту во мне уже было напихано достаточно абсурда, так что я не сильно убивался, когда он в какой-то мере начал исчезать из жизни вместе с уходом советского режима. В "милицанере" ведь не больше идиотизма, чем в любой другой неадекватной, нелепой ситуации, а таких полно. Абсурда в нашей жизни и сегодня хватает, он просто иного толка.