Выяснить, от чего «Фрейд бы плакал», обещает молодежи роман Ирены Карпы.

Из предисловия Андрея Бондаря к этой книжке, выпущенной харьковским издательством «Фолио» в новой серии «Граффити», мы неожиданно узнаем о существовании у нас такой жанровой экзотики, как колониальный роман. Действительно, все известные доныне украинские адепты «туристической» прозы, представленной «Перверзією» Юрия Андруховича, «Біг Маком» Сергея Жадана и «Колекцією пристрастей, або Пригодами молодої українки» ["Коллекция пристрастий или Приключения молодой украинки"]Наталки Сняданко (эта книга также переиздана в серии «Граффити»), отправлялись в сей жанр налегке. То есть без особых фрустраций с катарсисами и лишних слез о покинутых на время благах Отчизны. Может быть, потому что посещали они, в основном, чуждый нам своей холеностью Запад, тогда как Ирена Карпа в романе «Фройд би плакав» [Фрейд бы плакал] описывает голодный, но близкий нам по духу Восток? Края-то наши — равно убогие и до ужаса неразличимые.

В восточном направлении обнаруживаются и некоторые литературные матрицы нового украинского романа «для продвинутых». Если вспомнить «Живите в Японии» Пригова, а также опусы Ильи Стогова «Мачо не плачут» и Виктора Ерофеева «Пять рек жизни», то текст Карпы сразу же атрибутируется вовсе не как колониальный роман, а среднестатическая road-story, когда мелькание станций за окном нанизывается на не особо прочный стержень утраченной-обретенной любви. Хотя, возможно, «пустопорожні шматки нестерпної легкості буття»,[пустые обрывки невыносимой легкости бытия] как называет героиня романа, припанкованная девушка Марла Фриксен, собственные рефлексии, восхитят далеко не каждого читателя. И знакомый до стилистической дрожи «запах пошуку пива»[запах поиска пива], напоминающий о «запахе шахмат» Антона Фридлянда, может довольно скоро выветриться из его головы. Впрочем, о том, что для героини любая азиатская экзотика дифференцируется лишь по отсутствию или наличию в данной местности пива в баре и горячей воды в номере он, конечно, вряд ли забудет.

Чтобы хоть как-то разнообразить свои непутевые путевые заметки, Карпа подпускает в свой роман «жизни». Ну, то есть, любви. Для этого ее юной героине потребовалось «позбавитися всього лише сміття в голові — порожніх егоїстичних думок, дріб’язкових мрій і мізерних уявлень про найближче минуле» [избавиться всего лишь от мусора в голове-от пустых эгоистичных мыслей, ничтожных мечтаний и мелочных представлений о ближайшем прошлом] и закрутить отношения одновременно с тремя заграничными женихами. Как по мне, этого маловато для создания не то что «колониального», но и какого-либо иного романа. Может быть, автору нужна усидчивость, а не находчивость? «Марла ніяк не могла сісти за статтю про Джакарту — все написане видавалося їй стовідсотковим лайном, до того ж, стилістично неграмотним» [Марла никак не могла сесть за статью о Джакарте -все написанное казалось ей стопроцентной лажей, к тому же и стилистически безграмотной], — печалится Карпа. И тем не менее, все же публикует под видом романа записи своей героини. Стилистически небезгрешные. Метания Марлы между странами и любовниками сопровождаются то набившим оскомину русизмами ради стеба, то филоложной заумью ради красного словца, то неряшливым замечанием в духе Чарлза Буковски, особенно, когда, «заглядаючи під нігті свого минулого, ви крім бруду нічого не знаходите» [заглядывая под ногти своего прошлого, вы не находите там ничего кроме грязи], то неожиданным абсурдом в духе Бориса Виана: «Тут ніколи не буває зими, а ключі завжди довші за дірку в замку»[здесь никогда не бывает зимы, а ключи всегда длиннее, чем отверстие в замке]. Скороспелость подобного безбашенного нарратива автор оправдывает куда как оригинально: «В мене логіка пройобана багато років тому. А причинно-наслідкові зв’язки — штукенція давно не модна»[у меня логика про...бана много лет назад. А причино-следственные связи - штука давно не модная].

Наверное, такова уж карма «современной молодежной прозы», если интересна она не столько «прозой», как «современностью». В самом деле, очередной опыт трепа у киевской «дупи і уродки, іншими словами, прибацаної тьолки» [задницы и уродины, другими словами прибацаной телки], как любит позиционировать себя Ирена Карпа для журналистской братии, социологически привлекателен. Чего стоит хотя бы классификация нынешних тусовочных персонажей, где уживаются «мальчікі з квадратними посмішками «драстє, Барбі, я твій Кєн»[мальчики с квадратными ухмылками "зрасте, Барби, я твой Кен] с «дівчинами а-ля «Я — Матриця. Ви що, кіно не дивилися?»[девочками а-ля Матрица. Вы что, кино не смотрите?] и где псевдопанковская прическа в стиле «я живу на смітнику, але рента його п’ять штук баксів на місяць»[я живу на помойке, но аренда ее пять штук банксов в месяц] сочетаются с квазилитературной «коротесенькою спідничкою а-ля безсоння Гумберта Гумберта» [коротенькой юбочкой а-ля мечтания Гумберта Гумберта]. С одной стороны, подобные нравописания обуславливается бытовой моторикой литпроцесса, в котором «діставшись до порожньої квартири в Києві, Марла ввімкнула Sonic Youth і раптом вирішила помастурбувати» [добравшись до пустой квартиры в Киеве, Марла открыла Sonic Youth и неожиданно решила помастурбировать], то есть, очевидно, призадумалась. С другой — ведь именно подобные «мастурбационные» провисания и дарят нам загадочный и сочный новояз, головокружительно парадоксальный нарратив и невыносимо эротический гнозис упомянутой «молодежной» прозы.

В одном из интервью автор посетовала, что этот ее роман не опубликовали в журнале «Четвер» ["Четверг"]. Как знать, может, сей неожиданный жест его редактора оправдан? Возможно, Издрыку — главному нашему пропагандисту литмолодняка — в одночасье опротивела вся эта модная одежда и музыка, татуировки, пирсинг, бессмысленная тусня, беспомощный сленг и прочие жалкие атрибуты, призванные скрыть внутреннюю пустоту и облагообразить похоть как непременный стимул любой активности? То есть пылкою душою — он любит. Горячим сердцем — понимает. Что же тогда случилось с редакторской логикой? Или, на самом деле, Издрык решил, что такой прозы стало неоправданно много? Но ведь если бы у нас не было Ирены Карпы, то, во-первых, ее следовало бы выдумать, а, во-вторых, — по ком бы тогда звонил колокол, молчали ягнята и плакал Фрейд?

Игорь Бондарь-Терещенко
Пер. цитат с украинского Т. Ф.