Те, кто читал книгу Светония «Жизнь двенадцати цезарей», конечно, запомнили одного из них — Калигулу, о котором Святоний сказал: «не было на свете лучшего раба и худшего государя».

Этот император вошёл в историю как олицетворение жестокости, порока и вероломства. Думал ли он о том, с чем будут ассоциировать его имя потомки. Вряд ли.

Поначалу, окружённый почитанием и восхищением народа, он уверовал в то, что стал превыше богов. «Тогда он начал притязать уже на божеское величие. Он распорядился привезти из Греции изображения богов, прославленные и почитанием и искусством, в их числе даже Зевса Олимпийского — чтобы снять с них головы и заменить своими. Палатинский дворец он продолжил до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в его прихожую и часто стоял там между статуями близнецов, принимая божеские почести от посетителей; и некоторые величали его Юпитером Латинским».

Понимая, что в первую очередь подданным надо дать «хлеба и зрелищ, стал разбрасывать с крыши храма деньги в толпу, сам устраивал «театральные представления постоянно, разного рода и в разных местах, иной раз даже ночью, зажигая факелы по всему городу». Бои гладиаторов, публичные казни , пытки и оргии стали постоянным «развлечением» римлян.

Он забавлялся тем, что сооружал мосты через заливы, пригодные лишь для того, чтобы гарцевать по ним на коне в божественных одеяниях. «Сооружая виллы и загородные дома, он забывал про всякий здравый смысл, стараясь лишь о том, чтобы построить то, что построить казалось невозможно. И оттого поднимались плотины в глубоком и бурном море, в кремневых утесах прорубались проходы, долины насыпями возвышались до гор, и горы, перекопанные, сравнивались с землей — и всё это с невероятной быстротой».

Когда Сенат попытался ограничить его владычество, сделал всё для того, чтобы его растоптать — унижениями и угрозами заставил гордых римских патрициев стать послушным орудием в своих руках, поддерживать все его безумные затеи. Не моргнув глазом, истреблял неугодных ему сенаторов и консулов. «Науку правоведов он тоже как будто хотел отменить, то и дело повторяя, что уж он-то, видит бог, позаботится, чтобы никакое толкование законов не перечило его воле».

Апофеозом этих унижений было введение любимого коня Инцитата в Сенат, а потом провозглашение его консулом, т.е. главой этого уже практически деморализованного «органа власти». Сенаторы были настолько задолбаны тираном, что даже после его смерти не решились изгнать коня из Сената.

Ешё он очень любил переписывать историю или корректировать её в своих интересах: «Немногого не доставало ему, чтобы и Вергилия и Тита Ливия с их сочинениями и изваяниями изъять из всех библиотек: первого он всегда бранил за отсутствие таланта и недостаток учёности, а второго — как историка многословного и недостоверного».

Его любимым девизом было: «Не забывай, что я могу сделать что угодно и с кем угодно!». И при этом смертельно боялся заговорщиков — поэтому соратников всех казнил. И всё-таки заговорщики его и зарезали.

Вердикт истории нам известен.