Сегодня я уже и не вспомню, как мне пришла в голову мысль подняться 1 апреля на трибуну в образе В. В. Путина, чтобы произнести в Давосе судьбоносную речь о роли библиотечного дела в преодолении мирового экономического кризиса. Честно говоря, я не думал, что она окажется «больше себя самой». То есть станет чем-то большим, чем шутка, и начнёт свою самостоятельную жизнь в нашем профессиональном сообществе. Даже те, кто знает мою склонность к незатейливым шуткам на грани фола, прочитав ещё не опубликованный текст, не выражали бурного восторга, а сдержанно спрашивали: «А ты не перебарщиваешь?..»



Сегодня я уже и не вспомню, как мне пришла в голову мысль подняться 1 апреля на трибуну в образе В. В. Путина, чтобы произнести в Давосе судьбоносную речь о роли библиотечного дела в преодолении мирового экономического кризиса. Честно говоря, я не думал, что она окажется «больше себя самой». То есть станет чем-то большим, чем шутка, и начнёт свою самостоятельную жизнь в нашем профессиональном сообществе. Даже те, кто знает мою склонность к незатейливым шуткам на грани фола, прочитав ещё не опубликованный текст, не выражали бурного восторга, а сдержанно спрашивали: «А ты не перебарщиваешь?..»
Главному редактору «Библиотечного дела» Т. Филипповой текст приглянулся. Более того: она, одна из немногих, как мне показалось, получила от него истинное удовольствие, без примеси сомнений в его политкорректности. Так речь Путина получила путёвку в жизнь. А дальше началось самое интересное. Не подумайте, что кто-то «оттуда», из-за кремлёвской стены, ею сильно заинтересовался. Если бы это произошло, то могло стать знаком судьбы: «Ваш роман прочитали...», — помните у Булгакова? Нет! Удар был нанесён совсем с другой стороны.

Эффект Давоса
Милые библиотекари приняли текст за чистую монету. Ну, конечно, не все. Ну, может быть, только в первые минуты, часы или дни... Конечно, они постепенно разобрались who is Mr Serjio Basovas. Поняли, что не может родное государство так быстро и кардинально измениться, чтобы увидеть в культуре главный рычаг преодоления экономического кризиса, а в высвобождении сущностных сил человека — основную цель государственной политики. Согласитесь, такая мысль является весьма смелой для руководства нашей страны. А между тем, в ней нет ничего сверхъестественного. Ведь любой кризис связан с действиями людей, а действия связаны с ценностями, которые «ведут» каждого человека по жизни, а ценности — это всегда её величество культура. Следовательно, размышляя о путях выхода из кризиса, надо задуматься в первую очередь о тех ценностях, которые лежат в основании современного мира, а не о финансовых и иных экономических инструментах. Ведь они всегда есть производное от наших представлений о справедливом устройстве человеческого сообщества. И одними экономическими рычагами здесь явно не обойтись. Не потому ли и буксуют все виды реформ, что руководство страны пока не в полной мере осознало роль культуры и значение свободной личности в развитии российского общества?
Желание адекватной оценки библиотечного труда со стороны государства так велико, что мы готовы поверить в реальность «Библиотечного Давоса». Ведь такого внимания хотелось всегда! Я уверен, есть такой человек, который внутренне — на всю страну — воскликнул с улыбкой счастья: «Нет, не зря я посвятил свою жизнь библиотеке. Есть правда на земле! Наше, сокровенное, да с такой трибуны! Они услышали, они поняли, и заявили об этом на весь мир. Россия показала себя истинным лидером мирового сообщества. Наша! Великая! Держава! Как это здорово! И очень кстати: теперь нам обязательно повысят заработную плату, ведь мы не просто библиотекари, а библиотечные со-вет-ни-ки. Сам Путин сказал!..»
Наверное, я опять перегибаю палку, простите. Но только чуть-чуть. После выхода номера в редакцию тут же стали приходить письма и запросы: предоставьте официальный адрес опубликованной в вашем журнале речи Путина, её почему-то нет на сайте Президента, нет и на портале Правительства. Дайте разъяснения!.. Наиболее искренние и доверчивые (вариант: преданные и неразмышляющие) стали писать Путину и Медведеву: «Многоуважаемый Дмитрий Анатольевич! Спасибо Вам за инициацию темы саммита в Давосе. Спасибо Владимиру Владимировичу Путину за прекрасное выступление и высокую оценку работы библиотечных специалистов. Такие выступления вдохновляют на ещё более плодотворный труд. Мы прекрасно понимаем, что духовное воспитание целиком лежит на хрупких плечах библиотекарей. И мы с полной ответственностью заявляем, что надежды, возложенные на нас, мы оправдаем...»
Осторожные методисты, отказываясь думать самостоятельно, по «просьбе директоров библиотек» обращаются в редакцию по поводу статьи, которая «вызвала живую реакцию и неоднозначное толкование. Мы поняли, что это первоапрельская шутка, нашли фрагменты выступления В. В. Путина в Давосе в феврале 2009 года, использованные в статье. Но некоторые директора библиотек продолжают сомневаться. В любом случае, хотелось бы получить официальное подтверждение нашему толкованию и Ваш комментарий, как правильно воспринимать эту публикацию в научном журнале».
Отвечаю всем социально несовершеннолетним библиотекарям словами великого Имманула Канта: «Sapere aude!» В 1784 году, отвечая на вопрос, что такое просвещение, Кант написал великие и простые слова: «Несовершеннолетие есть неспособность пользоваться своим рассудком без руководства со стороны кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине... заключается не в недостатке рассудка, а в недостатке решимости и мужества... Sapere aude! — имей мужество пользоваться собственным умом!..» Этот девиз эпохи Просвещения остаётся весьма актуальным для бывших бойцов идеологического фронта.

О гражданском мужестве
В размышлениях над «эффектом Давоса» меня постоянно сопровождали две мысли: о страхе и о свободе. Надо что-то делать, думал я, как-то объяснить. Но слова не ложились на бумагу. Я бросил писать, ходил вдоль книжных полок, вынул несколько книг, почти наугад. И решил попробовать поговорить с коллегами на привычном языке рекомендаций. Ведь я по крови своей методист, честное слово, ещё со студенческих лет. Первой книжкой, которую я снял с полки, было эссе Даниила Гранина «Страх». Даниил Александрович решил разобраться со своими страхами, которые сопровождали его в жизни. Получился весьма примечательный разговор о «времени и о себе». «Страх, — пишет Гранин, — можно определить как ожидание зла». Страхи бывают очень разные: «Робость, боязнь — страх совершить действие»; «Мучение — страх перед неясным». «Страхи определяют время, историю и личность: скажи мне, чего ты больше всего боишься, и я скажу, кто ты».
Рассказывая о том, как Константин Симонов осудил себя на устроенном Хрущёвым идеологическом разносе за публикацию в «Новом мире» романа Дудинцева «Не хлебом единым», Гранин замечает: «Этот боевой благородный русский офицер перед лицом генерального секретаря не выдержал, дрогнул, отступил. Перед фашистами не отступил бы, а перед своими, отечественными монстрами сдал». И далее писатель-фронтовик высказывает очень важную для меня, человека, никогда не нюхавшего пороха, мысль: «Гражданское мужество, наверное, выше военного». Почему так? Задаю себе этот вопрос — и не нахожу простого и убедительного ответа. «Войны, революции, репрессии — эти три главных страха сопровождали жизнь людей, выводили из строя самых активных, талантливых, шла селекция, отрицательная селекция, сохранялись посредственности, робкие, покорные».
Думаю, что механизм отрицательной селекции, запущенный советской системой в невиданных масштабах, поразил библиотечное дело, может быть, даже в большей мере, чем иные сферы социальной жизни. Когда-то, в ХIХ веке, на ниве просвещения трудились великие люди, и библиотечное дело было неотъемлемой частью, как писала в канун революции Л. Б. Хавкина, «подготовки нации для демократии». Но демократии не случилось, просвещение стало партийным, публичные библиотеки — массовыми, а библиотекари — рядовыми бойцами идеологического фронта. Вместо свободы нам в индустриальную эпоху прописали рабство, и мы — многие добровольно — бежали от свободы. К сожалению, этот бег продолжается и сегодня. «Ведь так удобно быть несовершеннолетним!»
Вторую книжку, которую я рекомендую коллегам, — это знаменитое сочинение Эриха Фромма «Бегство от свободы». Приведу только одну цитату из этой книги для вдумчивого чтения: «Человеческий мозг живёт в двадцатом веке; сердце большинства людей — всё ещё в каменном. Человек в большинстве случаев ещё недостаточно созрел, чтобы быть независимым, разумным, объективным. Человек не в силах вынести, что он предоставлен собственным силам, что он должен сам придать смысл своей жизни, а не получить его от какой-то высшей силы, поэтому людям нужны идолы и мифы».
Совокупность черт характера, общую для какой-то социальной группы, Фромм называет социальным характером. Каков характер у нашего профессионального сообщества? Наверное, свобода ещё не стала для него неоспоримой ценностью. Нам ближе авторитарность и конформизм — эти два главных механизма бегства от свободы. Мы склонны объединить своё профессиональное «я» с чем-то внешним, чтобы таким образом обрести свою силу. И таким «внешним» является, чаще всего, государство. Поэтому мысль «какого-то басова» могла остаться и незамеченной, но когда та же мысль «зазвучала» с самой высокой государственной трибуны, она тут же приобрела неоспоримый вес в глазах... какой-то части коллег. Или это просто застарелая привычка поддакивать начальственным мыслям, независимо от их содержания?
Наши вполне архаичные представления о практически полной зависимости библиотечного дела от государства подпитывает сама его природа. Библиотека является общественным благом и, следовательно, не может самостоятельно существовать на конкурентной, рыночной, негосударственной основе. Государственная собственность на библиотеки является закономерной и оправданной: только с помощью налоговой системы можно гарантировать экономическую стабильность выполнения функции «социальной памяти» страны, нации, общества. В этих условиях сама мысль о профессиональной свободе (которая, кстати, гарантирована нам законом «О библиотечном деле») многим кажется нелогичной. Привыкли к другому: кто платит, тот и заказывает музыку! И бывает весьма трудно в собственном сознании отделить государство от общества, чтобы понять: за библиотечную деятельность платит не государство, а само общество. Мы люди не государственные, мы люди общественные! И если в чём-то не согласны с государством, то нужно стоять за свои убеждения.
Другое дело, что спорить с государственной машиной очень трудно. Реальная практика такова, что такой спор обходится спорщикам всегда — почти всегда! — слишком дорого. А государство (и не только наше) сегодня действует гораздо тоньше и изощрённее, чем раньше. В его распоряжении имеется такой совершенный инструмент манипулирования человеком, как СМИ, а не только репрессивные органы. Власть в информационном обществе как бы исчезает, становится почти невидимой. Всё меньше прямых приказов, всё больше — ненавязчивых советов и... рекламы. Когда в телевизоре нам говорят: «“Единой России”» и её лидеру Владимиру Путину доверяет вся страна», — создаётся атмосфера вкрадчивой подсказки; ведь никто и не думает, что где-то существует некий приказ, что ожидается его выполнение. Тем более что умный Дракон такой добрый — он заботится о своих подданных. Вы ведь знаете, что когда городу грозит холера, он своим огненным дыханием всегда вскипятит озеро, и весь город будет пить кипяченую воду...

Кролики и Драконы
Это я перехожу к художественным произведениям о свободе (а значит, и о страхе). Самые любимые из них — это «Дракон» Евгения Шварца и «Кролики и удавы» Фазиля Искандера. Кажется, их нет в школьной программе. Но они точно стоят на полках библиотек. И это очень хорошо.
«ЛАНЦЕЛОТ. А мне говорили, что у вас три головы, когти, огромный рост.
ДРАКОН. Я сегодня попросту, без чинов».
Это так приятно, когда они с нами попросту — почти под ручку, такие же, как и мы, только чуть лучше, конечно. Ведь это мы сами доверили им страну, и «вручили» им самих себя. Они — это мы, плоть от плоти...
«ЛАНЦЕЛОТ. Работа предстоит мелкая. Хуже вышивания. В каждом из них придется убить дракона.
МАЛЬЧИК. А нам будет больно?
ЛАНЦЕЛОТ. Тебе нет.
1-Й ГОРОЖАНИН. А нам?
ЛАНЦЕЛОТ. С вами придётся повозиться.
САДОВНИК. Но будьте терпеливы, господин Ланцелот. Умоляю Вас — будьте терпеливы. Сорную траву удаляйте осторожно, чтобы не повредить здоровые корни. Ведь если вдуматься, то люди, в сущности, тоже, может быть, пожалуй, со всеми оговорками, заслуживают тщательного ухода».
Да, с нами придётся повозиться. Или нам самим с собой придётся повозиться?.. Что-то я нагнал тоски на себя, а значит, и на читателя. Развёл какую-то безысходность. Хватит! Ведь детям уже не больно — они растут почти на другой почве. Ну а взрослым надо задумываться. Делать попытки. Раз за разом, пока не придёт жажда истины и идущее следом за ней понимание.
— Я давно веду наблюдение над удавами, — сказал кролик из кустов. — Теперь я твёрдо знаю: ваш гипноз — это наш страх. Наш страх — это ваш гипноз...
— Что теперь делать? — спросил Возжаждавший у Задумавшегося.
— Ничего не остаётся, — отвечал Задумавшийся, — будем думать дальше.
— Можно я буду думать вместе с тобой? — спросил молодой кролик. — С тех пор, как я услышал то, о чем ты говорил, у меня появилась жажда знать истину.
— Будем думать вместе, Возжаждавший, — сказал Задумавшийся. —
Я всю силу своего ума тратил на изучение удавов, но о том, что сами братья-кролики не подготовлены жить правдой, я не знал...