Михаил Юрьевич Матвеев, старший научный сотрудник отдела истории библиотечного дела РНБ, кандидат педагогических наук

Образы библиотек, библиотекарей и библиофилов в русской художественной литературе ХХ века весьма интересны и противоречивы. Многие авторы не только отмечают черты, характерные для того или иного исторического периода,
и показывают положение библиотек в обществе,
но также создают устойчивые стереотипы.

В предыдущих статьях мы в хронологическом порядке рассмотрели отечественную художественную литературу, имеющую отношение к библиотечной профессии. Теперь перейдем к описанным в ней характерным типам.
Прежде всего, это тип библиотекаря-праведника (едва ли не святого), не обращающего внимания на нужду и голод, думающего только о благополучии библиотеки, в которой работает. Он присутствует в повести Ю. Ф. Стрехнина «Есть женщины в русских селеньях»25, рассказе В. М. Шукшина «Психопат»28, а в большей степени — в романе И. Г. Эренбурга «День второй»29 и рассказе А А. Караваевой «Мера счастья»13. Героини произведений Эренбурга и Караваевой очень похожи друг на друга — в тяжелейшие дни революции они спасали книги, сохраняя от уничтожения редчайшие издания. Они сталкивались не только с голодом и материальными лишениями, но и с равнодушием местных властей, весьма пренебрежительно относившихся к библиотеке.
Обе героини видят свое счастье в том, чтобы помогать людям, предоставляя им знания и информацию. Тем не менее само описание библиотекарш и в том, и в другом случае отнюдь не привлекательно: «Люди думали, что она похожа на книжного жучка и что в ее голове только номера каталога. Другим она казалась большой уродливой буквой. <...> Наталья Петровна Горбачева не спасала ни свою жизнь, ни добро, ни революцию. Она спасала книги. Она была одинока, немолода и некрасива. Никто не знал даже, как ее зовут — говорили: библиотекарша. <...> Она сидела, закутанная в какое-то пестрое тряпье. Из тряпья торчал сухой острый нос. Глаза тревожно посвечивали. Изредка заходил в библиотеку какой-нибудь чудак. Увидев Наталью Петровну, он шарахался прочь: она походила не на человека, но на сову».29 А героиня Караваевой, по ее собственному признанию, всего лишь «смешная, чувствительная старушонка с неудавшейся жизнью».13
В некоторых случаях «святость» библиотекаря приводит к трагикомическим ситуациям. Так, в рассказе Н. К. Горбунова «Доклад» библиотекарь искренне радуется за профессора, беззастенчиво использующего в своем выступлении редкие материалы, которые она собирала по крупицам в течение долгого времени,7 а Сонечка из одноименной повести Л. Е. Улицкой — за своего мужа, помолодевшего после появления у него любовницы.26
Но чаще всего в образе «праведника» предстает библиотекарь-хранитель, заботящийся о сохранении книг для будущих поколений. В целом такой образ вполне положителен, хотя порою комичен, как, например, в рассказе А. И. Мусатова «Острожская библия».20 Отметим, что отечественная литература в этом расходится с зарубежной, где библиотекарь-хранитель — прежде всего свирепый «цербер», стоящий на страже своих фондов и в тайне ненавидящий читателей (в отечественной литературе недружелюбно настроенные библиотекари встречаются гораздо реже).
Другой тип — библиотекарь-идеалист, мечтающий приобщить всех читателей к «разумному, доброму, вечному» и, в первую очередь, к чтению «серьезной» литературы. Наиболее характерные примеры — в пьесе А. М. Володина «Идеалистка»5 и романе Л. В. Карелина «Микрорайон».14
Еще один тип библиотечного работника — человек, не согласный с политической системой и существующими в обществе порядками, рассматривающий библиотеку как своеобразное убежище (самую низкую ступеньку социальной лестницы).2 Этот образ присутствует в пьесе А. М. Галина «Библиотекарь».6 Но типичный пример — персонаж «Ракового корпуса» А. И. Солженицына Шулубин. Он был боевым командиром, потом стал красным профессором, а кончил «библиотекарем в далеком Коканде»: «Сколько я отступил! — но все-таки я жив, но дети мои кончили институты. А библиотекарям спускают тайные списки: уничтожить книги по лженауке генетике! уничтожить все книги персонально таких-то! Да привыкать ли нам?»23
Самый распространенный тип библиотекаря — образ честного и бедного труженика. В повести Л. И. Беляевой «Семь лет не в счет» главный герой Прозоров на семь лет уезжает за «длинным рублем» на Сахалин. За это время его жена Лариса превращается в типичную старомодную библиотекаршу с узлом волос на затылке и в шерстяном свитере: «Одна... утром, днем, вечером... Дома, в библиотеке. Даже в библиотеке. Книги, полки, книги...».4 Правда, в отличие от традиционного «библиотечного» стереотипа, она все же заводит любовника. При этом Прозорова возмущает не столько его наличие, сколько его бедность и интеллигентность: «Мозглявый книжник, и ты дрогнешь голосом, если вздумаешь всерьез уверять: “Не имей сто рублей”».4
Помимо Ларисы, сразу занявшей подчиненное положение в семье (все-таки, что значит «простой библиотечный институт» против Горного, который кончил Прозоров!), в повести описываются и другие библиотекари. Это принципиальная и прямолинейная заведующая читальным залом, а также две подруги Ларисы, для которых увидеть мир обеспеченных людей — все равно, что «слетать на Марс»: «Подошли еще две гостьи со стороны Ларисы, тоже библиотекарши, девушки в возрасте от двадцати пяти до тридцати. Одна маленькая, пухленькая, с желтой челочкой. Остальные свои волосы она разделила пополам, стянула аптечными резинками, и они торчали у нее из-за ушей как два снопика. Другая девушка, длинная, худая дальше некуда, с черными волосами, подстриженными, как у пажа, была из тех, что носят туфли без каблуков, очки и сумку через плечо. Их явно тяготило ущербное положение одиноких дев».4 Что же касается тех, кто сумел «выйти в люди» и «жить не хуже других», то у них библиотекари вызывают либо презрение, либо — в лучшем случае — снисходительно-недоуменное сожаление: «Но какая же это жизнь? Это… так... существование. <...> Боже, какой вы все застенчивый, забавный ... архивный народ. Скучновато. <...> А недаром говорят, нервная система у старых дев — никуда».4
Образы библиотекарей в художественной литературе очень легко переходят в стереотипы, когда одна и та же ситуация «дублируется» во множестве произведений или же когда начинают преобладать поверхностные (и весьма обидные) описания библиотечной профессии. Так, библиотекарь в изображении многих писателей — чудаковатый отшельник, который только тем и занимается, что «книжки читает». Его внешний облик, как правило, карикатурен (да он, собственно, и не следит за своей внешностью), работа однообразна, и перспектив у него никаких нет. Любопытно, что подобные стереотипы можно обнаружить и в тех произведениях, где образ библиотекаря вполне положителен, даже благороден. Так, в одной из наиболее заметных книг 1990-х гг. — упомянутой ранее «Сонечке» Л. Е. Улицкой — описывается «безмятежная душа» главной героини, закутанная «в кокон из тысяч прочитанных томов»,26 и в то же время отмечается, что «Сонечкино чтение, ставшее легкой формой помешательства», происходило отчасти из-за отсутствия собственного воображения.26
Примечательно, что библиотека в этой повести ассоциируется исключительно с убежищем («единственно надежное местообитание в мире»), а описывается только в двух небольших эпизодах (один из них — это сцена знакомства Сонечки со своим будущим мужем). Характерно и описание главной героини: «Нос ее был действительно грушевидно-расплывчатым, а сама Сонечка, долговязая, широкоплечая, с сухими ногами и отсиделым тощим задом, имела лишь одну стать — большую бабью грудь, рано отросшую да как-то не к месту приставленную к худому телу. Сонечка сводила плечи, сутулилась, носила широкие балахоны, стесняясь своего никчемного богатства спереди и унылой плоскости сзади».26
В свою очередь, библиотека в художественной литературе тоже описывается весьма своеобразно. Помимо того, что она «используется» как место свидания, библиотека может ассоциироваться с магазином, в котором стоит очередь бесцеремонных и толкающихся «покупателей»: «Читатели здесь разные: и старые, и малые, грамотные и малограмотные, а то уж и слишком образованные. Каждому надо угодить, каждому найти то, что ему больше по вкусу. <...> Некоторые ничего определенного не просили, но неохотно брали и то, что им предлагали. Они перебирали и разглядывали книги, как товар в магазине».17
Нечто подобное можно обнаружить и в упомянутой ранее повести Т. В. Семенова «Уличные фонари», причем дело подчас принимает причудливые формы: «Магазин, мастерская и библиотека за долгие годы совместной жизни странным образом скооперировались и, как это часто бывает у добрых соседей, выручали друг друга, живя по принципу: ты мне, а я тебе. Ребята из мастерской чинили туфельки и сапожки, получая взамен дефицитные детективы и хорошие куски мяса, а читающий красавец мясник и молоденькая продавщица из бакалейного отдела не забывали тоже и о своих соседях из библиотеки, придерживая и для них лакомые кусочки».22 Заметим, что в ситуации, когда книги становятся дефицитом, который иногда появляется на прилавках, ассоциация с магазином является не такой уж и надуманной. С другой стороны, библиотека в массовом сознании — это и своеобразный «пункт проката»: абонемент является «длительным прокатом», читальный зал — «краткосрочным».
Повесть Т. В. Семенова интересна еще и тем, что писатель показывает стереотипное читательское поведение и даже пытается систематизировать «библиотечные» стереотипы, что в художественном произведении уже само по себе говорит о многом. Хотя заметим, что и сам автор не удержался от обидной «стереотипной» фразы в адрес библиотекарей: «Она получала сто двадцать рублей, но считала это справедливой платой за выполнение своих, в общем-то, несложных обязанностей».22 В целом же повесть отражает мысль, что нигде и ни у кого так не проявляется стереотипность мышления, как у читателей в библиотеке. Ее примеры многочисленны:
• читатель полагает, что библиотекарь оценивает людей только по наличию у них домашней библиотеки («у библиотекаря все люди жулики, кто не читает книг»);22
• библиотекарь — человек серьезный, страстно увлеченный своей работой и поэтому... начисто лишенный чувства юмора (в представлении многих людей это является едва ли не самым главным грехом). Если же кому-либо приходится убедиться в обратном, то это становится настоящим открытием;
• читатели требуют детективы и прочую «легкую» литературу потому, что «реальная жизнь и так надоела, не хватало еще о ней читать».22 Что же касается литературы «серьезной», то к ней сплошь и рядом предъявляют требования внелитературного характера («что было дальше?», «чем дело кончилось?», «почему надо додумывать самому»?);
• для читателя главный «показатель качества» книги — ее потрепанность: «Дайте какую-нибудь рваненькую, потрепанную книжку, их интересно читать. Чего ж у вас последнее время ничего не рвут? Хороших книг совсем, что ли, нет?»;22
• в случае возникновения конфликта читатель всегда винит библиотекаря, и стоит только библиотекарю сделать замечание даже самому грубому и хамящему посетителю, как тот тут же «переворачивает» ситуацию: «И вообще в библиотеке таким тоном не разговаривают: это учреждение Министерства культуры»;22
• один из самых «неистребимых» стереотипов — убеждение, что библиотекарь все лучшие книги прячет от читателей, а если что-то интересное в библиотеке и есть, то это, разумеется, находится под прилавком;
• для читателя все работающие в библиотеке люди одинаковы, и он не улавливает различий между работником со стажем и студентом на практике и т. д.
Главная героиня повести, записывающая свои впечатления о работе с читателями, называет свою тетрадь наблюдений не иначе как «мусорным ящичком» и «скопищем печальных и насмешливых наблюдений над людьми», «и то равнодушие к шести тысячам читателей, то недоверие к ним, которое со стороны могло бы показаться непривлекательным и даже отвратительным свойством ее натуры, стало для нее своего рода защитной реакцией от людского равнодушия и недоверия».22 Не желая выслушивать поверхностные суждения о книгах со стороны посетителей библиотеки, эта героиня сама невольно способствует распространению все тех же стереотипов: она организует «заветную полку» для книг любимых писателей, которую предоставляет в распоряжение только тем читателям, которые, по ее мнению, могут понять и оценить подобную литературу.
Нередко писатели обыгрывают и наличие среди посетителей библиотек (как, впрочем, и других учреждений культуры) своего рода «оригиналов» (чаще всего — лиц с различными психическими отклонениями или, в лучшем случае, с карикатурной внешностью), которых панически боятся и библиотекари, и остальные читатели. Как иронически отмечает главный герой «Хранителя древностей» Ю. О. Домбровского, «у таких мухоморов не поймешь, чего больше — ослиной настойчивости или восторженной петушиной злости».9
Интересно, что подобный момент отмечают и зарубежные исследователи художественной литературы, касающейся библиотечной тематики. Парадоксально, но одним из самых «неустранимых» недостатков в работе публичных библиотек, существенно сказывающихся на их имидже, оказывается их... общедоступность. Авторы, описывающие работу общедоступных библиотек, ищут что-либо запоминающееся и нередко останавливают свое внимание на «социальных неудачниках»: людях «не от мира сего», безработных, пенсионерах, которым некуда больше податься и т. п., приравнивая заодно к неудачникам и библиотекарей.
Попробуем проанализировать, как писатели видят библиотеку? Кем является библиотекарь в художественных произведениях? Какие особенности библиотечной работы получают свое отражение на страницах книг?
В целом произведения, в которых затрагивается библиотечная тематика, можно разделить на три группы:
• своеобразные «оды», где авторы с большой теплотой вспоминают о библиотеках, которые они посещали в детстве, или же выражают признательность встретившимся им библиотекарям;
• произведения, где описания библиотек и библиотекарей занимают основное (или, по крайней мере, значительное) место, но нет заметок на эту тему от лица автора;
• книги, в которых библиотеки упоминаются в отдельных эпизодах.
Первую группу в основном составляют небольшие рассказы или очерки. Иногда это обзор газетных публикаций вкупе с личными впечатлениями автора (В. Я. Канторович «О библиотекаре — друге, помощнике писателя»12), но чаще всего — собственные воспоминания о первом посещении библиотеки. Немалая их часть относится к дореволюционным годам и, соответственно, к существовавшим в то время публичным (общественным) и народным библиотекам. Так, Б. А. Лавренев описывает Херсонскую общественную библиотеку,18 В. А. Каверин — Псковскую общественную библиотеку,11 А. Белый — народную библиотеку-читальню им. Н. А. Островского в Петербурге3 и др.
Нередко писатели выражают «огромное чувство благодарности к задумчивым, но неунывающим девушкам-библиотекарям», преклоняются перед пожилыми библиотекаршами, перед их «нестареющим сердцем, сквозь которое прошли к сердцам читателей сотни тысяч наших строк».15 Библиотекарь видится им как своеобразное связующее звено между автором и читателем. С одной стороны, библиотекарь — «доверенное лицо читателя».8, 19, 21, 30 С другой — друг и помощник писателя — «распорядитель судьбы книг», «проводник, который помогает книге найти дорогу к читательскому сердцу».16, 31 Для большинства авторов наличие в каком-либо населенном пункте библиотеки — самый верный показатель культуры.10, 11, 21, 24
О самой же библиотечной профессии В. А. Каверин написал, что это «одна из самых благородных профессий, требующая терпения, любви к делу, силы души. Мне могут возразить, что эти черты необходимы для каждой профессии. Но дело, которому отдает свою жизнь библиотечный работник, потому и требует такой любви, такой самоотверженной преданности, что это очень скромное и на первый взгляд почти незаметное дело».11
В произведениях, отнесенных нами к первой группе, можно обнаружить и немало критических замечаний в адрес библиотек. Описывая посещения библиотек, многие авторы пользуются удивительно схожими оборотами: «не знаю, как вам, читатель, а мне везло на хороших библиотекарей»,1 «мне посчастливилось: я встречался в своей жизни с настоящими мастерами библиотечного дела»,11 «к счастью, на свете хороших библиотекарей гораздо больше чем плохих», «к сожалению, и среди библиотекарей можно встретить сухарей, чиновников, равнодушных к книге, читателям, своей работе»12 и т. д. Получается, что посещение библиотеки во многом зависит от «везения» или «невезения», то есть если «не повезет», то можно наткнуться и на «стереотипную» — недружелюбную — библиотекаршу.
Библиотекари, по мнению ряда авторов, мало интересуются литературной критикой (поскольку не считают нужным «вторгаться» в смежные науки), а если даже и интересуются, то не высказывают собственного мнения, предпочитая готовые формулировки.12
Не возражая против проведения читательских конференций, писатели отмечают их крайне низкую эффективность: в большинстве случаев все сводится к зачитыванию «по бумажке», и конференция превращается в «официальное мероприятие, дающее весьма мало и автору, и читателям».30 Кроме того, «даже и на хорошо организованных, “живых” конференциях речь в девяносто девяти случаях из ста идет о том, про что говорится в книге, а лишь в одном примерно случае касается того, как написана книга, какие художественные средства применял автор».30
В некоторых очерках присутствует и то, что можно назвать «библиотечными» стереотипами. Причем они являются не столько поверхностно-упрощенными изображениями библиотек и библиотекарей, сколько описанием их под определенным углом зрения. Яркий пример — очерк М. С. Шагинян «Сутки в Ленинградской Публичной библиотеке». Его содержание сводится к следующему: одно дело — заниматься в библиотеке в дневное время, и совсем другое — быть запертым в ней на ночь, когда волей-неволей начинают мерещиться крысы, призраки и прочая чертовщина. «Мне почудились шорохи — словно все книги на полках стали перелистываться невидимыми пальцами. Я испугалась крыс и попробовала опять читать при свете белой ночи. Все богатство отделений было теперь мое, но помню какой-то странный суеверный страх перед книгой, которая не была “выписана” для меня, боязнь снять ее с полки, точно сама книга станет свидетелем такого нарушения добрых старых правил Публичной библиотеки».27
Две другие группы (книги, в которых библиотеки и библиотекари занимают главное место, и произведения, в которых они упоминаются эпизодически) гораздо более многочисленны и разнообразны. О них мы расскажем в следующей статье.

1 Душа дела: Писатели о библ. труде / Вступ. ст. В. Кочетова. — М., 1987. — 318 с.: ил.
2 Равинский Д. К. Ловушка для интеллигента: замечания по поводу образа библиотечного работника в советской литературе // Профессиональное сознание библиотекарей: необходимость перемен в переходный период: Материалы семинара. Москва, 3—4 июня 1993 г. — М., 1994. — С. 67—75.
3 Белый А. Борьба за культуру // Белый А. На рубеже двух столетий / Вступ. ст., подготовка текста и коммент. А. А. Лаврова. — М., 1989. — С. 315—327.
4 Беляева Л. И. Семь лет не в счет: Повесть. — М.: Сов. писатель, 1978. — 326 с.
5 Володин А. М. Идеалистка // Володин А. М. Для театра и кино. — М., 1967. — С. 140—148.
6 Галин А. М. Пьесы. — М.: Союз театр. деятелей РСФСР, 1989. — 442, [2] с.: ил.
7 Горбунов Н. К. Доклад: Рассказ // Горбунов Н. К. На склоне дней: Повесть и рассказы. — М., 1976. — С. 100—103.
8 Гладков Ф. В. Слово о библиотекаре // Библиотекарь. — 1957. № 4. — С. 35—36.
9 Домбровский Ю. О. Собрание сочинений: В 6 т. — Т. 4. Хранитель древностей: Роман / Ред. сост. Н. Турумова-Домбровская. — М.: Терра, 1993. — 400 с.
10 Изюмский Б. В. Наше общее дело: Очерк // Библиотекарь. — 1960. — № 6. — С. 41.
11 Каверин В. А. Библиотечный работник: Очерк // Библиотекарь. — 1957. — № 5. — С. 16—17.
12 Канторович В. Я. О библиотекаре — друге, помощнике писателя: Очерк // Канторович В. Я. Заметки писателя о современном очерке. — М., 1962. — С. 333—339.
13 Караваева А. А. Двор: Повести и рассказы. — М.: Сов. писатель, 1969. — 616 с.
14 Карелин Л. В. Микрорайон: Роман. — М.: Сов. Россия, 1963. — 349 с.
15 Кассиль Л. А. Сердце библиотеки: Очерк // Библиотекарь. — 1957. — № 9. — С. 43—45.
16 Кассиль Л. А. Третий нелишний: Очерк // Библиотекарь. — 1976. — № 6. — С. 21—22.
17 Кулаковский А. Н. Растет мята под окном: Повесть // Кулаковский А. Н. Тропы хоженные и нехоженные: Роман; Растет мята под окном: Повесть. — М., 1978. — С. 289—421.
18 Лавренев Б. А. Моя первая академия // Вечные спутники: Сов. писатели о книгах, чтении, библиофильстве. — М.: Книга, 1983. — С. 161—169.
19 Лидин В. Г. Друг и советчик читателя // Библиотекарь. — 1958. — № 9. — С. 5—7.
20 Мусатов А. И. Острожская библия: Рассказ // Мусатов А. И. Твердый шаг: Рассказы. — М., 1963. — С. 201—233.
21 Петров Д. (Бирюк) Друг и советчик // Библиотекарь. — 1960. — № 4. — С. 29.
22 Семенов Т. В. Уличные фонари: Повесть // Семенов Т. В. Голубой дым. — М., 1979. — С. 5—272.
23 Солженицын А. И. Избранная проза. — М.: Сов. Россия, 1990. — 703, [1] с.
24 Солоухин В. А. О библиотеке // Солоухин В. А. Владимерские проселки. — М.: Молодая гвардия, 1958. — С. 304.
25 Стрехнин Ю. Ф. Есть женщины в русских селеньях. — М.: Сов. Россия, 1970. — 174 с.
26 Улицкая Л. Е. Сонечка: [Повесть] / [Ил. Л. Первушина]. — М.: ЭКСМО-пресс, 2001. — 127 с.: ил.
27 Шагинян М. С. Сутки в Ленинградской Публичной библиотеке // Сов. искусство. — 1939. — 26 янв.
28 Шукшин В. М. Психопат // Шукшин В. М. Рассказы. — М., 1984. — С. 456—467.
29 Эренбург И. Г. День второй // Эренбург И. Г. Собр. соч.: В 9 т. — М., 1964. — Т. 3. — С. 151—362.
30 Эренбург И. Г. Доверенное лицо читателя // Лит. газ. 1967. 20 дек.
31 Яковлев Ю. Я. Рыцари книги // Библиотекарь. — 1963. — № 11. — С. 48.