Проблема имиджа.
Чем интересен
для нас американский опыт?

Дмитрий Константинович Равинский, кандидат педагогических наук,
старший научный сотрудник
научно-исследовательского отдела библиотековедения РНБ.

Три аспекта
проблемы,
которые беспокоят библиотекарей
• в обществе сложился устойчивый стереотип «типичного библиотекаря», окрашивающий восприятие профессии в определенные тона;
• общество находится во власти этого и других стереотипов, не слишком стремясь узнать, в чем, собственно, заключается библиотечная работа;
• непонимание реального характера этой работы определяет недостаточное признание со стороны общества важности библиотечной профессии, что проявляется как в низкой оплате, так и в низком социальном статусе.
По мнению одного из авторов, обратившихся к проблеме воплощения библиотечной профессии в американской массовой культуре, наиболее влиятельны два образа. Один — «маленькая старушка с волосами, стянутыми на затылке в пучок, в очках с проволочной оправой и с торчащими из прически карандашами». Другой — «нервная старуха — любого пола — близорукая и задавленная, съежившаяся за столиком, где она проставляет на книги штампы». 1
Другой автор сформулировал господствующий стереотип таким образом: «Навеки среднего возраста, незамужняя и, как правило, некоммуникабельная, она существует для того, чтобы гасить проявления непосредственности, резким голосом или шипением призывая молодежь к порядку. Ее единственными занятиями кажутся проверка сданных книг и собирание штрафов за просроченные книги. Для нее лучше было бы, чтобы книги оставались на полках, где их не порвут и не запачкают. Здесь, за столом книговыдачи, она и будет оставаться, ставя штампики на книги, пока не уйдет на пенсию». 2
Нетрудно понять после этого, почему библиотекари так остро — острее, чем большинство других профессиональных сообществ, — воспринимают проблему имиджа, общественных представлений о профессии (некоторые даже пишут о «навязчивой идее»).
И действительно, проблема имиджа, общественных представлений о профессии принадлежит к числу «вечных вопросов», заботящих библиотекарей разных стран — образы библиотеки и библиотекарей в художественной литературе лишь — один из аспектов этой проблемы.
Рассмотрим, как осмысляет эту проблематику западное, в первую очередь — американское — библиотечное профессиональное сообщество. Наши западные коллеги накопили большой опыт осмысления болезненных социальных проблем, в изобилии присутствующих в библиотечной сфере. Важно решить, что в этой проблематике специфично для западного общества, а что требует внимания и со стороны российских библиотекарей.
Несколько лет назад был опубликован материал, вызвавший горькое чувство у наших американских коллег. В электронном приложении к респектабельной газете «Уолл-стрит джорнэл» появился рейтинг профессиональных занятий, выведенный на основании нескольких факторов: зарплата, возможность продвижения и т. д. В этом списке из 250 занятий библиотечное дело оказалось на… 245-м месте! Важно подчеркнуть, что дело здесь не в зарплате — в специальном рейтинге оплаты библиотекари заняли 108-е место из тех же двухсот пятидесяти2.
В американской библиотековедческой литературе последних полутора десятилетий можно проследить два подхода к проблеме статуса библиотечной профессии. Один можно условно назвать социологическим, второй же — философским или метафизическим.
Социологический подход концентрируется, прежде всего, вокруг проблемы профессионализма. Согласно сложившимся в социологии представлениям, профессия в полном смысле слова — это организованное сообщество экспертов, прилагающих к решению конкретных проблем эзотерическое, доступное только профессионалам, знание. Считается, что профессии вырабатывают собственные этические кодексы или правила поведения. Наконец, представители профессий — обычно независимые, вольно практикующие специалисты, получающие не фиксированное жалованье, а гонорар, размер которого зависит от успеха или неудачи профессионала.
Понятно, что хрестоматийными примерами профессионалов в подобном смысле являются адвокаты и врачи. К «полупрофессиям» же относят социальную работу, школьное преподавание и — библиотечное дело. Можно найти и более простое, но выразительное разделение. Согласно афористическому определению социологов Ричарда и Иды Симпсон «полупрофессии», к которым они относят и библиотечное дело, это профессии «сердца, а не ума».
Последние десятилетия стало популярным рассматривать библиотечное дело в ряду «женских сфер занятости». Некоторые авторы полагают, что библиотечное дело явилось для американских женщин второй половины девятнадцатого века своего рода развитием «социального домоводства», популярного в то время среди образованных женщин среднего и высшего классов. Социальное домоводство представляло собой экспансию традиционных для женщин занятий домашней сферы — воспитание, обслуживание, попечение — в более широкий мир, где доминировали мужчины, чьи профессиональные достижения воплощали характерные для капиталистической эпохи достоинства: хватку, властолюбие, стремление пробиться наверх и т. п.
Библиотечное дело, таким образом, рассматривалось в ряду «женских обслуживающих профессий». В статье одной феминистски ориентированной исследовательницы Филлис Дейн содержится глубокое суждение по поводу негативного образа библиотечной профессии, сложившегося в массовом сознании: «Антиинтеллектуализм, ассоциирующий книжность с женственностью, повлиял и на отношение к библиотекарям в обществе, где всегда высоко ценились мужские достижения. Кроме того, сколько бы ни произносилось: «знание — сила», люди, предоставляющие знания, не получая из этого прибыли, охотно и бесплатно, вместо того, чтобы создавать и продавать знания, не будут восприниматься средними людьми как сильные и могущественные». 4
В журнале The Library Quaterly в 1990-е годы появился ряд статей, сформулировавших новую философскую перспективу для развития библиотековедческой мысли. Среди них хотелось бы выделить статьи супругов Брэдфорд1,4, специально разрабатывающих тему статуса библиотечной профессии и ее общественного имиджа. Брэдфорды четко сформулировали свою главную идею: представления о библиотеке и библиотеке в современной массовой культуре (по крайней мере, американской), определены, структурированы образом страха. Вероятно, эта мысль вызовет недоумение у тех, кто помнит многочисленне примеры смешных, жалких библиотечных работников, о которых шла речь выше. Однако Брэдфорды иллюстрируют свой тезис также многочисленными примерами, почерпнутыми из массовой культуры.
По мнению авторов, дискурс страха проявляется в трех темах: библиотека как храм; унижение читателя; библиотечная полиция.
Библиотека как храм. Классическое представление о здании крупной библиотеки связывается в представлении американцев с образом монументального сооружения, охраняемого мраморными львами, орлами или огромными бетонными урнами. Библиотека, таким образом, выступает как ошеломляющее и подавляющее сооружение. В подтверждение этой мысли Брэдфорды приводят примеры из мультипликационного фильма Pagemaster и повести С. Кинга «Библиотечная полиция», где библиотечное здание напоминает герою «огромный склеп». «Библиотека не нравилась ему; ему было не по себе — непонятно отчего. Это была, в конце концов, только библиотека — не застенок инквизиции».
Отсюда — второй аспект «библиотечного страха» — унижение читателей в библиотеке. Брэдфорды приводят несколько примеров такого рода, почерпнутых из художественной литературы (скажем, в «Выборе Софи» У. Стайрона героиня, пережившая немецкий концлагерь, неожиданно вспоминает охранника-эсэсовца при столкновении с библиотекарем, презрительно отметившим ее ошибку в имени автора).
Третий аспект темы страха — библиотечная полиция, являющаяся к тем, кто не вернул вовремя книги, — проявился не только в одноименной повести С. Кинга, но и некоторых телевизионных шоу и даже клипах (например, клип «Конан-библиотекарь» по аналогии с «Конан-варвар») и т. д.
Вывод, который делают супруги Брэдфорд, звучит весьма знаменательно: «Есть поразительное постоянство в том, что представление о библиотеке в массовой культуре определяется подспудной темой страха»4. Далее они развивают свою мысль: «Библиотеки понимаются через образы контроля, склепов, лабиринтов, моргов, пыли, призраков, молчания и унижения. Исследовав изображение библиотек в массовой культуре, мы не видим библиотеки, ассоциируемой со светом, счастьем, комфортом и радостью. Даже если и попадается такое, это делается для контраста к превалирующей теме страха. Изображение энергичного и дружелюбного библиотекаря получает смысл лишь на фоне господствующего стереотипа — брюзжащей старой девы4.»
Наверное, можно предъявить к столь категоричному утверждению немало претензий. Важнее, однако, разобраться в его основаниях. Как утверждают Брэдфорды, в западной традиции библиотека воспринималась как воплощение идеи «хранителя порядка» и как воплощение рациональности. Библиотека — это место, где каждый объект имеет свое фиксированное место и, одновременно, многообразно связан с другими объектами, отражая мировой порядок. Читатель, посланец «большого мира», вторгается в библиотеку, нарушая царящий в ней порядок. Супруги Брэдфорд замечают: «Возможно, это неразрешимое противоречие, лежащее в самом сердце библиотечного дела, проявилось в стереотипе библиотечного работника. Библиотекарь — это хранитель порядка, что зачастую проявляется в фанатичном требовании тишины. Читатель постоянно чувствует себя нарушителем — то ли тишины, то ли общего порядка вещей. Как показывают исследования, читатели нередко боятся обращаться к библиотекарю, не решаясь отвлечь его от его важных занятий. Это типично для читателя — чувствовать себя в библиотеке стесненным — не просто от количества текстов, которые содержатся в библиотеке, но от подавляющего чувства порядка, и от тех правил и процедур, которые нужно освоить, чтобы успешно пользоваться библиотекой».
Но как следует отнестись к идеям Брэдфордов нашим библиотекарям? В какой мере оправданы тревоги американских библиотекарей в среде их российских коллег? На наш взгляд, при всем внешнем совпадении, проблематика здесь принципиально различна.
Да, как было показано выше, понимание профессиональной сущности библиотечной профессии отсутствует и в России и на Западе (и, рискнем добавить, и на Востоке, и на Юге). Да, в отечественной массовой культуре библиотекари (точнее, библиотекарши) часто предстают смешными и малопривлекательными. Но в нашей традиции неправомерно говорить о главном — о дискурсе страха, определяющем общественное отношение к библиотеке.
Мне приходилось писать об изображении библиотечных работников в советской художественной литературе5. Обращают на себя внимание две вещи. Во-первых, фигура библиотекаря часто появляется в произведениях серьезных авторов, пытавшихся — в отсутствие независимой социологии — раскрыть или хотя бы обозначить те процессы, которые происходили в советском обществе (А. Солженицын, А. Кузнецов, Ю. Казаков, И. Грекова, А. Володин и др.). Во-вторых, с персонажем-библиотекарем нередко связано специфическое напряжение, возникающее в произведении. Библиотекарь — драматическая фигура, а достаточно часто — трагическая.
Так, у Солженицына в «Раковом корпусе» персонаж по фамилии Шулубин, не испытавший прямых репрессий, но смятый, раздавленный властями, оказывается именно библиотекарем. В повести А. Кузнецова «Огонь» драматичность судьбы бывших одноклассников показана на примере отличницы и красавицы, оказавшейся в итоге в технической библиотеке завода. Показательно, что во время исповедальной беседы с героем она механически проставляет библиотечные штампы на книгах. Добавим, что речь часто идет о библиотекаре — мужчине, что придает дополнительную драматичность (Солженицын, Казаков, В. Шукшин, Г. Горышин).
В отечественной традиции в изображении библиотеки можно в изобилии обнаружить мотивы пыли, бедности, неухоженности и т. п. Но нельзя обнаружить «дискурс страха». Страх присутствует, иногда очень наглядно — но это страх, присущий всему обществу. Библиотека, напротив, оказывается тем уголком, где можно если не спрятаться, то, по крайней мере, укрыться от контроля, пронизывающего все общество. Поэтому в советской (и российской) массовой культуре не прижился западный стереотип библиотекаря — злая старая дева, постоянно требующая тишины. Библиотека воспринималась в советской культуре как одно из немногих учреждений, где тебе не хамят, где «дискурс контроля» ослаблен.
Для самосознания советских (и российских) библиотекарей ключевым оказывается факт низкой зарплаты, воспринимаемый как свидетельство низкой оценки их труда обществом. Против этого трудно что-либо возразить, но, как это ни покажется кому-то несправедливым, в советском обществе, в отличие от западного, не стыдно было быть «умным, но бедным». Согласно опросу, проведенному в конце 1980-х годов, только 8 процентов наших соотечественников полагали, что в обществе существует справедливое взаимоотношение между доходами и заработком, с одной стороны, и затраченными усилиями (трудовые затраты, повышение квалификации, образование), с другой. В то же время в Германии и США наличие такого взаимоотношения признавали три четверти опрошенных6.
В советском обществе (а художественная литература позволяет судить о том круге ассоциаций, который связывается с тем или иным образом) присущие во всем мире библиотечному стереотипу черты — такие, как непрактичность, «невписанность» в окружающую действительность — воспринимались сочувственно и с пониманием: «Да разве порядочный и умный человек у нас в начальники выйдет?!» Очень четко прослеживаются в портретировании библиотекарей в советской прозе мотивы бегства, отказа от борьбы за власть и т. д. В то же время библиотекарь часто наделяется чертами порядочности и едва ли не святости (пьеса А. Галина «Библиотекарь»). В советской прозе совершенно нет — по крайней мере, среди заметных персонажей — авторитарного библиотекаря, «руководителя чтением» (хотя в дореволюционной русской прозе такой образ присутствовал).
Можно отметить определенное изменение в сегодняшнем, постсоветском обществе. Рекламный клип овощных консервов «Дядя Ваня» обыгрывает вполне отталкивающий образ библиотекарши, которая не просто смешна, но и груба, самоуверенна, ест прямо на рабочем месте, не прерывая этого занятия во время разговора с читателем. Собственно, это не библиотекарь, а продавщица из советского магазина (на подсознательном уровне это подчеркивается тем, что она сидит за столом в нелепой красной шапке, что не свойственно библиотекарям и вообще служащим, но очень свойственно продавцам).
Время покажет, можно ли воспринимать это «новое прочтение образа» как знак общественных перемен — уже становится стыдным быть небогатым и неамбициозным библиотекарем (подразумевается, что в библиотекари эта девица пошла в силу своей никчемности и нежелания работать всерьез).
Видимо, самое время нам задуматься о тех имиджевых проблемах, с которыми сталкиваются наши западные коллеги. В моменты, когда психологическая ситуация в обществе меняется, изучение чужого опыта особенно полезно.

Более подробно тема этой статьи рассмотрена в книге М. Ю. Матвеева и Д. К. Равинского «Образ библиотеки в произведениях художественной литературы», подготовленной к изданию в РНБ.
1 Radford Marie L. & Radford Gary P. Power, Knowledge and Fear: Feminism, Foucault, and the Stereotype of the Female librarian. // Library Quarterly, vol. 67,# 3 (1997), p. 250—266.
2 Better place to work. (Editorial.// Library Journal, vol. 120, # 17 (15 Oct. 1995). P. 6.
3 Dain Ph. Women` s Studies in American Library History: Some Critical Reflections. // Journal of Library History, vol. 18, #4 (Fall 1983), p. 450—463.
4 Radford Gary P. & Radford Marie L. Libraries, Librarians, and the Discourse of Fear.// Library Quarterly, vol. 71, # 3 (July 2001), p. 229—329.
5 Равинский Д. К. Ловушка для интеллигента : замечания по поводу образа библиотечного работника в советской художественной литературе// Профессиональное сознание библиотекарей
6 См.: Социальная траектория реформ. Новосибирск, 2001.